🕮 Читать книгу «Измена. Невеста на месяц» онлайн

Я встаю, потягиваюсь, чувствуя, как тело оживает, и решаю позвонить маме. Её извинения за "спасай брак" всё ещё греют, и я хочу поделиться, как женщина с женщиной. Я набираю номер, и она отвечает сразу, её голос — как тёплый чай, который обнимает. "Анечка, как ты?" — спрашивает она, и я слышу, как она возится на кухне, наверное, с её фирменным пирогом.

"Мам, я… я была у психолога," — говорю я, садясь на диван. "Копалась в себе, в Михаиле, в прошлом. Это тяжело, но я чувствую, что двигаюсь. И я работаю, проекты пришли, я сияю." Я рассказываю про ссору, про то, как назвала его мудаком, и она смеётся, но мягко, как будто гордится. "Ты моя сильная девочка," — говорит она. "Я ошибалась, Аня. Ты не должна терпеть, ты должна жить." Я улыбаюсь, чувствуя, как слёзы щиплют, но это слёзы тепла. Мы болтаем о её саде, о моих планах, и я говорю, что хочу приехать, обнять её. "Приезжай, Анечка," — шепчет она, и я обещаю, что скоро. Я кладу трубку, чувствуя, как её любовь , заставляет идти дальше, несмотря на трудности, это совокупность тепла и покоя в сердца, которая греет.

Я беру телефон и открываю чат с Алексом. Его "жду, королева" всё ещё светится, и я хочу рассказать ему всё — про психолога, про маму, про себя. Печатаю: "Спасатель, день мощный! Была у психолога, копалась в прошлом, но чувствую себя сильнее. Мама поддержала, как богиня. Как твои волны? Не устал спасать новичков?" Отправляю и делаю глоток кофе, который уже остыл, но всё ещё греет. Он отвечает: "Звезда, ты титан! Психолог — это сила, горжусь тобой. Волны сегодня дерзкие, но я думаю о твоём сиянии. Расскажи больше, королева." Я хихикаю, строчу: "Ты мой маяк, спасатель. Чувствую себя, как будто летаю. Что там на Бали, кроме волн?" Его ответ — смайлик с доской и: "Только ты в моей голове, звезда. Пиши вечером, хочу знать всё." Я улыбаюсь, теребя браслет, и чувствую, как сердце стучит, как барабан. Наши сообщения — проводник в мир созидания, и я хочу шагать по нему, чувствуя себя женщиной, которая открывается, не боясь.

Я проверяю почту, и — о, чудо! — приходят письма от клиентов. Ирина, от кофейни, пишет: "Анна, эскизы огонь! Берём второй вариант, доработайте шрифт, начинаем!" Светлана, автор романа, отвечает: "Обложка идеальная, настроение точное! Готова к правкам." Я визжу, как девчонка, и танцую по комнате, представляя, как Лена говорит: "Звезда, ты порвала!" Это не просто проекты — это мой голос, моя страсть, и я чувствую, как крылья растут. Я открываю Illustrator, вношу правки для кофейни — делаю шрифт чуть жирнее, добавляю тень, чтобы логотип дышал. Для обложки в Photoshop усиливаю контраст, добавляю лёгкий блик на море, чтобы оно шептало о надежде. Работа уносит, как музыка, и я чувствую себя живой, как в те дни, когда дизайн был моим спасением.

Пока работаю, я думаю о будущем, и мысль бьёт, как молния: а что, если открыть свою контору? Не просто фриланс, а студию, где я — босс, где мои идеи оживают, где я собираю команду, которая горит, как я. Я представляю офис — светлый, с большими окнами, где пахнет кофе и креативом, где мы спорим о шрифтах и пьём вино после дедлайнов. Я вспоминаю, как работала в студии, где босс орал за опоздания, но я училась, как губка. Теперь я хочу своё — "Дизайн Анны", как бы сказала Лена. Это страшно, но, чёрт возьми, я женщина, которая не боится прыгать. Я делаю заметку: "Контора — план. Изучить рынок, бюджет, команду." Это пока мечта, но она греет, как солнце.

Я думаю о Михаиле, но он уже не тень, а пепел. Его ложь, его "ты слишком" — это его слабость, не моя. Психолог помогла увидеть, что я выбирала таких, потому что не верила в свой свет, но теперь я верю. Я вспоминаю Олега, который бросил меня ради "музы", и парня из универа, который исчез без слов. Они все пытались притушить меня, но я — огонь, и я горжусь, что не гасну. Лена, её смех, её "ты звезда" — это моя сила, моя женская магия. Мама, её "ты моя девочка" — это мой корень. Алекс, его "ты сияешь" — это мой горизонт.

Я встаю, подхожу к окну, где Москва движется в бешеном темпе. Мои серьги блестят, браслет звенит, и я чувствую себя женщиной, которая строит мир. Я смотрю на город, и он, шепчет: "Сияй, звезда."

Все рядом

Моё утро начинается с чувства лёгкой усталости, но с искрой, которая горит ярче вчерашнего дня. Вчера я покопалась в себе с психологом, что дало толчок для самой себя. Мне вспомнилось, что проекты были подтверждены и я безумно счастлива, что так произошло. Мысли о своей дизайн-конторе, не покидают, но пока это только цель, к которой я буду стремиться. В такие моменты ощущаешь себя женщиной, которая сияет, как звезда.

Сегодня я хочу сделать что-то для души, что-то, что вернёт меня к корням, и мысль вспыхивает, как фейерверк: поеду к родителям, в их дом в Подмосковье, без звонка, с подарками и тортом, чтобы просто быть с ними. Мой браслет от Алекса, как утренняя напоминалка, он здесь рядом, пусть и за 10000 километров, вопреки всему рядом. Вспоминаю его улыбку до ушей, его смешные футболки, его сообщения, которые как тёплый бриз с Бали, наполняют радостью.

Я иду на кухню, где Ленин кот, греется на солнышке, пузом кверху. День, как и всегда начинается с кофе и тостов с авокадо. Аромат наполняет воздух, как обещание приключений. Мои волосы, растрепавшиеся после сна, я собираю в высокий хвост, который качается, как метроном, и надеваю джинсы, которые обнимают бёдра, и белую рубашку, завязанную узлом, чтобы чувствовать себя свободной, но с шиком. Я крашу губы розовой помадой, которая блестит, как мои планы, и надеваю серьги-колечки, которые звенят, как маленькие колокольчики. Я смотрю в зеркало, хмыкая: "Звезда, ты готова покорять. Этот день твой!" Этот ритуал — одежда, макияж, кофе — как мой женский обряд, который говорит: "Я существую, я предпочитаю себя." Я думаю о том, как женщины находят силу в мелочах — в помаде, которая поднимает настроение, в серьгах, которые напоминают о мечтах, в одежде, которая обнимает тело, как любовь.

Перед поездкой я решаю взять подарки с Бали, которые лежат в сумке, как воспоминания о море. Я роюсь в вещах, находя серебряные серьги с бирюзой для мамы — они как капли океана, которые она любит, — и шёлковую ткань с узором волн для папы, чтобы он повесил её в своей мастерской, где чинит радиоприёмники и бормочет про "старые добрые времена". Я кладу их в сумку, чувствуя тепло, как будто уже обнимаю родителей, и представляю, как мама будет ахать, а папа хмыкать, но втайне радоваться. Но нужен торт — без него чаепитие не то, а мама всегда говорит: "Сладкое — это любовь." Я вызываю такси и еду в кондитерскую в соседнем доме, где пахнет ванилью, карамелью и детством. Витрины манят, как сокровища, и я выбираю медовик с кремом, который мама обожает за его мягкость, и пару эклеров для папы, потому что он всегда крадёт их с её тарелки. Продавщица, женщина с морщинками у глаз, улыбается: "Для близких?" Я киваю, и она перевязывает коробку лентой, как подарок. Я плачу, чувствуя, как сердце греется, и сажусь в такси, направляясь на вокзал.

Электричка в Подмосковье гудит, как старый пёс, и я сижу у окна, глядя на мелькающие леса, дачи и небо, которое голубеет, как в моих детских рисунках. Москва растворяется позади, и я думаю о родителях, о том, как они держали меня, когда Михаил разбивал мне сердце, как мама звонила, извиняясь за свои советы "спасать брак". Я вспоминаю детство: как мы с папой мастерили кормушку для птиц, и он смеялся, когда я стукнула себя молотком, а мама учила меня печь блины, которые я сжигала, но она всё равно ела, хваля. Эти воспоминания — согревают сердце, и я хочу обнять их, сказать, что я в порядке, что я женщина, которая сияет. Я достаю телефон, фотографирую коробку с тортом и пишу Лене: "Генерал, еду к родителям, везу медовик. Не спали кактус!" Она отвечает смайликом-пирогом и: "Звезда, ты богиня! Звони, если что." Я хихикаю, чувствуя её поддержку, как тёплый шарф, и думаю, как женщины держат друг друга — смехом, вином, болтовнёй, — и это наша магия.

Дом родителей встречает запахом трав, скошенной папой, и скрипом калитки, который не меняется с моего детства. Я стучу, и мама открывает дверь, её глаза расширяются, как будто я прилетела с луны. "Анечка!" — кричит она, обнимая меня так, что я чувствую её сердцебиение. Папа выходит из мастерской, в свитере, который старше меня, и присоединяется, бормоча: "Ну ты даёшь, без звонка!" Я ржу, вручаю подарки, и мама ахает над серьгами, примеряя их у зеркала, а папа разглядывает ткань, как будто это карта приключений. Мы идём в кухню, где пахнет чаем, маминым вареньем и домом, который всегда будет моим. Я ставлю торт на стол, который скрипит, как в моих детских снах, и мама режет медовик, а папа заваривает чай, ворча, что "современные чайники — ерунда". Мы болтаем, и я чувствую себя дочерью, женщиной, собой.

"Аня, как дела?" — спрашивает мама, и её взгляд — как рентген, который видит мои шрамы и звёзды. Я рассказываю про психолога, про то, как копалась в паттернах, как поняла, что выбирала тех, кто гасил мой свет, про Михаила, которого выгнала, назвав мудаком. "Я учусь видеть себя, мам," — говорю я, и она кивает, сжимая мою руку. Я рассказываю про работу — брендинг, обложку, мечту о конторе, — и папа хмыкает: "Ты всегда была с идеями." Потом, чувствуя лёгкий трепет, я говорю про Алекса: "Есть парень, с Бали. Он… светлый, зовёт меня звездой, поддерживает." Мама улыбается, как будто знала, а папа бурчит: "Пусть уважает тебя, и никаких фокусов." Я ржу, рассказывая про его браслет, его сообщения, его "ты сияешь", и щёки горят, как от солнца. Это не любовь, пока, но искра, которая греет, и я хочу, чтобы они видели мою радость. Я думаю о том, как женщины носят свои чувства — уязвимые, но сильные, — и горжусь, что открываюсь.

Мама достаёт ноутбук, и мы листаем объявления о квартирах. "Аня, тебе нужно своё гнездо," — говорит она, и я киваю, мечтая о студии, где будут мои эскизы, книги и кофе. Мы смотрим варианты — однушка в Сокольниках, студия в Хамовниках, двушка в Марьино, — и я отмечаю пару, представляя, как крашу стены в персиковый, ставлю полки, вешаю картины. Папа ворчит про цены, но мама шлёпает его по руке, и мы ржём, как в те дни, когда я была ребёнком. Это не просто поиск жилья — это шаг к новой мне, и их поддержка, как крылья. Мы пьём чай, едим торт, и я вспоминаю, как мама учила меня заплетать косы, а я плакала, думая, что некрасивая. Она говорила: "Анечка, ты цветок, раскройся." Теперь я раскрываюсь, и это моя женская сила.

Я возвращаюсь к Лене вечером, когда Москва зажигает огни, как калейдоскоп. Её квартира встречает уютным хаосом. Она сидит на диване, в пижаме с котами, с бокалом вина и ноутбуком. "Звезда, ты жива!" — кричит она, и я падаю рядом, хихикая, чувствуя себя дома. Я рассказываю про психолога, про то, как поняла, почему выбирала тех, кто тушил мой огонь, как научилась видеть свою ценность. "Лен, я будто замок открыла," — говорю я, и она кивает, как будто всегда знала. "Ты вулкан, Анна," — говорит она, и мы чокаемся моим кофе и её вином, смеясь над её байкой про коллегу, который уронил кофе на босса. Это наша магия — болтать, смеяться, быть сёстрами, и я думаю, как женщины держат друг друга, деля боль, радость, мечты. Она — моя семья, и без неё я бы не сияла.

Я беру телефон и пишу Алексу, чувствуя, как сердце стучит, как бас в клубе. "Спасатель, день был как сказка. Ездила к родителям, везла торт, искали мне квартиру. Рассказала им про тебя, папа хочет знать, не тонут ли твои новички. Как твои волны?" Отправляю и тереблю браслет, представляя его глаза, тёплые, как песок. Он отвечает: "Королева, ты звезда! Родители — это мощь, а квартира — твой замок. Волны дерзкие, но я думаю о тебе. Что сказали про меня?" Я хихикаю, пишу: "Мама хочет серьги, папа — чтобы ты не был мудаком. Сказала, ты светлый. Пиши, спасатель." Его "Я твой свет, звезда. Звони завтра" с сердечком, безусловно греет.

Я встаю, подхожу к окну, где Москва мигает, как звёзды. Мои серьги блестят, браслет звенит, и я чувствую себя женщиной, которая строит мир. Родители, Лена, Алекс, работа — мои открытые горизонты, и я сияю, готовая к новым.

Письмо себе

Открываю глаза, и уже хочу сиять. Вчерашний день, был таким уютным, и дал мне ещё больший толчок к новым целям. А вообще любая поездка к семье — это всегда что-то особенное: тёплые объятия, родные улыбки, запах маминой еды и уютные вечера за разговорами. Это моменты, которые наполняют сердце радостью, дарят чувство дома и напоминают, как сильно мы друг другу нужны. Вчера я ощущала себя нужной, обнимая маму, смеясь с Леной, флиртуя с Алексом, но сегодня я хочу заглянуть внутрь, копнуть так глубоко, чтобы найти свои звёзды. Психолог, Анна Викторовна, дала задание: записать, что я люблю в себе, и я, чёрт возьми, готова. Это не просто список — это разговор с собой, письмо, которое я напишу, чтобы увидеть свою силу, свою боль, свою надежду. "Анна, ты необыкновенная," — шепчу я, сползая с дивана, чувствуя, как энергия бурлит, как кофе, который я сейчас заварю.

Я на кухне варю латте, и его аромат витает вокруг. Расчёсываю, растрепавшиеся после сна, волосы, чищу зубы, и умываюсь холодной водой. Надеваю мягкий свитер цвета мяты, который нежно обволакивает, словно родная душа, и чёрные леггинсы, которые дают свободу. Я надеваю серьги-звёзды, которые звенят, как мои планы, смотрю в зеркало, хихикая: "Звезда, ты готова к себе." Я долго смотрю на себя и думаю, что это наша, женская магия, замечать счастье в простом. В простой обычной жизни, я горжусь, что она во мне. Вся эта щепетильность - воодушевляет!

Я устраиваюсь на диване с ноутбуком и блокнотом, чувствуя, как сердце стучит, как перед прыжком в море. Психолог сказала: "Пишите, что любите в себе, не фильтруя, как будто хвалите подругу." Я беру ручку, выдыхаю и начинаю. "Я люблю свой смех," — пишу я, — "громкий, как будто я взрываю тишину, даже если Олег говорил, что он ‘слишком’." Я хмыкаю, вспоминая, как стеснялась хохотать при нём, пряча лицо, но теперь мой смех — как музыка, и Лена всегда говорит: "Ржи, звезда, это твой свет." Я продолжаю: "Я люблю свою упрямость, которая тянет меня вперёд, даже когда Михаил пытался загнать меня в угол." Это правда — я не сдалась, назвала его мудаком, подала на развод, хлопнула дверью, и это моя победа, мой танец. "Я люблю свои руки," — пишу я, — "которые рисуют эскизы, создают брендинг, обложки, целые миры." Мои пальцы, испачканные краской в детстве, теперь творят, и я горжусь, что дизайн — мой голос, моя страсть. Я добавляю: "Я люблю свою уязвимость, которая позволяет мне открываться Алексу, Лене, маме." Это не слабость, это сила, и я чувствую, как слёзы щиплют, но я улыбаюсь, потому что это мои слёзы, мои звёзды. "Я люблю свои глаза," — пишу я, — "которые видят красоту в мелочах — в закатах, в кофе, в Лениных кактусах." Эти глаза плакали, но они же видели Бали, где я танцевала с Алексом, и Москву, которая дышит со мной.

Я перехожу к письму, как будто пишу подруге, которая знает все мои шрамы. "Дорогая Анна," — начинаю я, — "ты прошла огонь, и ты всё ещё сияешь, как чёртова звезда. Помнишь, как ты мечтала об ‘идеальной жизни’? Муж, дом, белый забор, как в фильмах, где все улыбаются, как идиоты, и пьют латте без пятен на блузке. Ты ржала над собой, представляя, как печёшь пироги в фартуке, а Михаил хвалит, как ‘хорошую жену’. Ха, какой бред!" Я хихикаю, вспоминая, как в двадцать пять я думала, что "идеально" — это стабильность, кольцо, его одобрение. Я хотела быть "правильной", носила платья, которые он любил, молчала, когда он говорил "ты слишком эмоциональна", "ты слишком громкая". "Ты пыталась втиснуться в их коробку," — пишу я, — "но, чёрт возьми, ты не коробка, ты вулкан." Я вспоминаю боль — его ложь, Веронику, его жалкое "дай мне шанс", — и пишу: "Боль была твоим учителем, Анна. Она показала, что ты не тень, а свет. Ты ушла, хлопнула дверью, назвала его мудаком, и это был твой танец, твой крик." Я улыбаюсь, чувствуя, как гнев утихает, как волна, которая ласкает берег.

Я пишу о надежде: "Ты нашла Алекса, который зовёт тебя звездой, и его слова — как костёр, который греет, но не жжёт. Ты не знаешь, что будет, но ты открываешься, и это смелость." Я вспоминаю Бали, как мы танцевали у моря, и его смех был, как музыка, как эхо свободы. "Ты нашла Лену," — продолжаю я, — "сестру, которая смеётся с тобой до слёз, которая пьёт вино и говорит: ‘Ты вулкан.’" Я думаю о родителях, их объятиях, их "ты наша девочка", и пишу: "Ты нашла дом, не стены, а людей, которые видят твой свет." Я добавляю про работу: "Ты рисуешь, Анна, и твои эскизы — это твой голос, твой огонь. Ты мечтаешь о конторе, и ты сделаешь это, потому что ты — это ты." Я пишу о прошлом: "Помнишь первую любовь, Диму из школы? Он писал тебе записки, а ты краснела, думая, что недостойна. Ты была достойна, Анна, всегда." Я вспоминаю школьные годы, как я пряталась за учебниками, боясь быть "слишком", но всё равно рисовала в тетрадях, мечтая о большом. "Ты выросла," — пишу я, — "и теперь ты не прячешься, ты сияешь."

Я размышляю об общественных ожиданиях: "Тебя учили, что женщина должна — замуж, дети, ‘будь мягче’. Но ты выбираешь себя, Анна, и это твоя сила. Ты не знаешь, хочешь ли детей, и это нормально. Ты хочешь путешествовать, видеть мир, рисовать, и это тоже нормально." Я вспоминаю, как мама говорила: "Анечка, главное — быть счастливой," и я пишу: "Ты счастлива, когда рисуешь, когда смеёшься с Леной, когда пишешь Алексу. Это твоё ‘идеально’." Я заканчиваю: "Идеально — это не забор и пироги, Анна. Идеально — это когда ты сама себе нравишься, со своими шрамами, смехом, мечтами. Ты нравишься себе, и это, чёрт возьми, победа."

Я перечитываю письмо, и слёзы текут, но я смеюсь, потому что это мои слёзы, мои звёзды. Я думаю о Михаиле, но он — пепел, а я — огонь. Я вспоминаю Олега, который бросил меня ради "музы", Диму, который исчез, и всех, кто говорил "ты не такая". Они ошибались, а я училась. Психолог помогла увидеть, что я выбирала их, потому что не верила в свой свет, но теперь я верю. Лена, её "ты звезда", мама, её "ты моя девочка", папа, его "ты упрямая", Алекс, его "ты сияешь" — они мои зеркала, но главное зеркало — я сама.

Я строю мир

Утро в моей новой квартире пахнет свежей краской и кофе, который я варю в своей новой кофемашине, как ритуал, чтобы начать день. Прошёл месяц с тех пор, как я писала письмо себе, осознавая, что "идеально — это когда я сама себе нравлюсь", записывалась на курсы дизайна для саморазвития. Теперь я здесь, в своей однушке в Сокольниках, с коробками, которые ещё не распакованы до конца.

За этот месяц я закрыла главу с Михаилом на суде. Вспоминая тот день: судебный зал пах пылью и напряжением, и я сидела, выпрямив спину, пока адвокат, Светлана, шуршала бумагами. Михаил напротив, в костюме, и его взгляд — смесь вины и упрямства — жжёт, но я не отводила глаз. Судья, женщина с усталыми глазами, зачитывает дело, и мои мысли всплыли, как год назад я плакала, думая, что развод — это провал. Теперь я знаю: провал — это оставаться там, где тебя гасят. Светлана излагает факты — его измены, ложь, моё заявление, — и я киваю, чувствуя, как гнев тлеет, но не властвует. Михаил бормотал что-то про "шанс", но судья резко оборвала его, и я почти ржу, вспоминая, как назвала его мудаком, не ошиблась. Процесс быстрый — доказательства железные, и через час судья объявляет: "Брак расторгнут." Я выдыхаю, как будто сбросила цепи, и Светлана сжимает мою руку, шепча: "Ты молодец." Я выхожу на улицу, где Москва шумит, и солнце бьёт в глаза, как будто подмигивает. Это был наверное один из ужасных дней, где было оставлено много нервов. Благодаря поддержке Лены и родителей, я смогла справиться с этой волокитой и выйти из зала суда с облегчением, подумав: "Наконец-то я свободна. Свободна от Михаила.", но кое-кто другой занял моё сердце...