Я складываю последнюю футболку, глядя на закат за балконом. Москва — это новый лист, и я не знаю, что на нём. Алекс, его браслет, его губы — они часть Бали, но они во мне. Завтра я улечу, но сегодня я живу, и этого хватит.
Прощание с Бали
Я проспыпаюсь, а Бали уже шепчет своё последнее "до свидания". Вчера я болтала с Алексом до рассвета, смеялась над его историями, чувствовала тепло его руки, и тот поцелуй — нежный, как морская пена — всё ещё живёт в моих венах. Я собрала чемоданы, поболтала с Леной, и теперь Москва — не просто слово, а реальность, которая ждёт меня через несколько часов. "Анна, ты офигенная," — хмыкаю я, сползая с кровати. Сегодня я прощаюсь с островом, который разбил мне сердце, но и собрал его заново.
Я умываюсь, натягиваю джинсы, лёгкую футболку и кепку, чтобы спрятать растрёпанные волосы. Браслет от Алекса — чёрная нить с бусиной-волной — сверкает на запястье, и я улыбаюсь, вспоминая его "ты светишь". Чемоданы стоят у двери, набитые платьями, сувенирами и кусочками Бали. Я беру рюкзак, проверяю паспорт и билет, и шепчу: "Пора, королева."
Такси ждёт у отеля, и я сажусь, вдыхая утренний воздух, пропитанный жасмином. Водитель, парень с улыбкой шире пляжа, включает песни, и я качаю головой, глядя в окно. Семиньяк проносится мимо — лотки с манго, мотороллеры, храмы с золотыми крышами - всё это в последний раз. Я думаю о Михаиле, его лжи, его играх с Вероникой, и о том, как назвала его дураком, уходя. Он остался в прошлом, как тень, которую солнце Бали растопило. Я думаю о Лене, её "ты звезда", о маме, её "спасай брак", и об Алексе — его смехе, его браслете, его губах. Бали подарил мне боль, но и силу, и я уезжаю не сломленной, а целой.
Дорога к аэропорту — как прощальный танец. Пальмы качаются, как будто машут мне, а небо — синее, как платье, в котором я танцевала с Алексом. Я тереблю браслет, и сердце щемит, но не от грусти, а от полноты. "Спасибо, Бали," — шепчу я, и водитель косится, но улыбается, как будто понял.
Аэропорт Нгурах-Рай встречает меня хаосом, который можно описать только как цирк с плохим режиссёром. Толпы туристов, обгоревших, как креветки, таскают чемоданы размером с холодильник, орут на всех языках, а местные в униформе пытаются навести порядок, но выглядят, как будто сдались ещё в прошлом году. Очереди на регистрацию змеятся, как питоны, и я стою, сжимая рюкзак, хихикая над парнем, который пытается засунуть доску для сёрфа в багажную ленту. "Бери пример, Анна," — бормочу я, когда моя очередь наконец подходит.
Я сдаю чемоданы, получаю посадочный и иду к зоне вылета, где пахнет кофе, потом и дешёвым парфюмом. Люди вокруг — как муравьи: кто-то спит на креслах, кто-то орёт в телефон, а один чувак, клянусь, пытается медитировать прямо на полу, пока его дети носятся, как торнадо. Я покупаю бутылку воды и сажусь у окна, глядя на самолёты, которые взлетают, как птицы. Москва кажется далёкой, но я не боюсь. Я готова — или почти готова.
И тут я вижу его. Алекс. Он стоит у входа в зону вылета, в футболке с надписью "Ride the Wave", и его улыбка — как рассвет. Я замираю, чувствуя, как сердце делает кульбит. "Чёрт возьми," — шепчу я, вставая. Он пришёл. Он здесь. Я не ожидала, но, чёрт, как же я рада.
"Королева!" — кричит он, шагая ко мне, и толпа расступается, как будто он звезда. "Думала улететь без прощания?"
"Алекс," — смеюсь я, и голос дрожит. "Ты… ты псих. Как ты вообще сюда попал?"
"Магия Бали," — подмигивает он, и его глаза блестят, как море. "Не мог отпустить тебя без этого." Он обнимает меня, и я вдыхаю его запах — соль, солнце, он сам. Его объятия тёплые, как пляж, и я прижимаюсь, чувствуя, как слёзы щиплют глаза, но я не даю им шанса.
"Ты сделал мой Бали," — шепчу я, отстраняясь. "Твои мохито, браслет, тот… поцелуй. Спасибо, спасатель."
Он улыбается, и его рука касается моего запястья, где звенит браслет. "Ты сделала мой, Анна. Пиши мне, ладно? Москва не так далеко."
"Обещаю," — говорю я, и это не просто слова. Я буду писать, потому что он — часть моего света, часть этого острова. Мы стоим, глядя друг на друга, и я знаю, что это не конец, а пауза. Та самая искорка снова растет, он целует меня нежно в щёку и говорит "Прощай, королева Бали, не забывай меня!"
Он салютует, как в ту ночь, и уходит, а я смотрю ему вслед, пока он не растворяется в толпе.
Я иду к гейту, и аэропорт теперь кажется не таким дурацким. Я смеюсь над женщиной, которая пытается засунуть пять сумок в ручную кладь, и над объявлениями, которые звучат, как будто диктор выпил литр кофе. Бали за стеклом — зелёный, сияющий, мой. Я прощаюсь с ним, с его волнами, его болью, его звёздами. Михаил, его ложь, его тени — они не летят со мной. Лена, Алекс, я сама — мы летим.
Посадка начинается, и я иду к самолёту, сжимая рюкзак. Стюардесса улыбается, как будто знает, что я оставляю за спиной. Я сажусь у окна, глядя на взлётную полосу, и тереблю браслет. "Я готова начать заново," — думаю я, и это правда. Самолёт взлетает, и Бали становится точкой, но я не грущу. Я лечу домой, к себе, к новой Анне.
Круговорот мыслей
Самолёт гудит, как уставший зверь, унося меня от Бали к Москве, и я сижу у окна, глядя на облака, которые клубятся, подсвеченные угасающим солнцем. Вчера я оставила остров, который разломал меня и собрал заново: Алекс, его браслет, его "пиши мне" в аэропорту, его улыбка, от которой сердце до сих пор делает лишний скачок. Я пообещала писать, и, теребя браслет, чувствую его тепло, как эхо Бали. Москва — не просто пункт назначения, а новый холст, и я, чёрт возьми, готова рисовать. Полёт — это пауза, где мысли лезут, как непрошеные гости, и я не гоню их.
Я откидываюсь на кресло, и, конечно, он всплывает — Михаил. Его глаза, когда я выложила всё про Веронику, его жалкое "мне жаль", его попытки на пляже вернуть меня, как будто я запасной вариант. Я думала, что отпустила его, что его ложь осталась там, где пальмы качаются, но, чёрт, он как призрак, который цепляется за края сознания. Не потому, что я хочу его назад — эта дверь захлопнулась с треском, когда я узнала, как он манипулировал нами обеими. Но потому, что его предательство заставило меня копаться в себе, искать трещины, которые я не замечала. Как я могла быть такой слепой? Как позволила ему убедить меня, что я — проблема, что я "слишком"? Гнев кипит, но не на него, а на себя — за то, что дала ему власть.
Я беру бутылку воды, отпиваю, и сосед, парень с наушниками, косится, как будто я нарушила его личный концерт. "Чилл, рок-звезда," — хмыкаю я, но он уже уткнулся в телефон. Мне нужен психолог, серьёзно. В Москве найду кого-то, кто поможет разобрать этот хаос в моей голове. Михаил — не первый, кто меня подвёл, и я устала повторять сценарий, где я бегу за теми, кто не бежит ко мне. Помню, как в универе я влюбилась в парня, который обещал звёзды, а потом исчез, оставив меня с чувством, что я недостаточно хороша. Тогда я просто напилась с Леной и забыла, но сейчас я хочу понять, почему я выбираю таких. Это не нытьё — это, чёрт возьми, шаг вперёд, признать, что мне нужна помощь, чтобы не тащить старые раны в новую жизнь.
Мысли текут, как облака за окном, и я копаюсь глубже. Что я делаю не так? Я любила Михаила без оглядки, строила замки из его слов, не проверяя, из песка они или из камня. Я игнорировала знаки — его поздние звонки, его "я занят", его холод, когда я хотела близости. Я придумывала оправдания, потому что боялась правды: он не тот, за кого я его принимала. Но это не только он. Я вспоминаю другого парня, ещё до Михаила, который был весь такой "душа компании", а потом оказался мастером газлайтинга, убеждая меня, что я слишком чувствительная. Я проглотила это, потому что хотела быть "лёгкой", "удобной". Чёрт, Анна, ты же не коврик. Почему я так боялась одиночества, что цеплялась за тех, кто меня тушил? Я хочу научиться видеть себя без их зеркал, и психолог, надеюсь, поможет мне в этом.
Я хихикаю, представляя, как Лена орёт: "Ты звезда, брось это самокопание!" Лена — мой маяк, моя крепость. Я думаю о ней, и сердце теплеет, как от солнца Бали. Она была со мной, когда я рыдала из-за Михаила, когда орала на него, когда танцевала с Алексом. Её "ты офигенная" — как заклинание, которое вытягивает меня из тьмы. Я вспоминаю, как мы познакомились в универе: я пролила кофе на её тетрадь, а она вместо ругани предложила пойти за пиццей. С тех пор мы — как сёстры. Помню, как она тащила меня на каток, хотя я падала каждые пять секунд, или как мы пели "Bohemian Rhapsody" в караоке, пока не охрипли. В Бали она звонила, орала про йогу, подбадривала, когда я рассказала про поцелуй с Алексом. Лена — это смех, вино, ночи, когда мы планировали захватить мир. В Москве она встретит меня с объятиями и, клянусь, с каким-нибудь дурацким планом, вроде "давай откроем бар". "Слон твой ждёт, генерал," — шепчу я, представляя, как она поставит мой сувенир рядом со своими кактусами.
А вот мама… Я вздыхаю, глядя на облака, которые теперь пурпурные, как синяк. Её "брак — это святое" — как гвоздь в голове. Она звонила, умоляла "поговорить с Мишей", и я до сих пор злюсь, но понимаю, что она из другого мира. Её жизнь — это папа, дом, борщ по воскресеньям. Она пережила с отцом кризисы, но осталась, потому что "семья превыше всего". Она боится, что я останусь одна, что моя "импульсивность" разрушит моё будущее. "Мам, я не ты," — бормочу я, и это не осуждение, а правда. Я не хочу терпеть ложь ради стабильности. Но я вижу её любовь — в её вздохах, в её "Анечка, подумай". Я позвоню ей в Москве, обниму, скажу, что справлюсь. Она не поймёт, но будет рядом, и этого хватит.
Самолёт трясёт, и я цепляюсь за подлокотник, хихикая: "Эй, птичка, не шути так." Стюардесса проходит с тележкой, предлагая чай, но я машу рукой — мне и так жарко от мыслей. Я думаю о Москве, о том, что ждёт меня там. Моя работа графическим дизайнером — моя страсть, мой воздух. Я обожаю создавать: логотипы, которые цепляют взгляд, постеры, которые рассказывают истории, интерфейсы, которые оживают под пальцами. В Бали я почти забросила это, утопая в драме с Михаилом, но теперь я хочу вернуться к себе. Последние два года я была на фрилансе, брала заказы на упаковку, брендинг, сайты. Некоторые клиенты были кошмаром — один тип требовал "похожий на Apple, но дешёвый" логотип, — но каждый проект учил меня чему-то. Я вспоминаю, как создала постер для местной кофейни, и хозяин сказал, что продажи выросли. Это было моё "я могу".
В Москве я хочу большего. Может, вернусь в студию, где кипит жизнь, где коллеги спорят о шрифтах и пьют кофе литрами. А может, рискну и начну своё — маленькое агентство, где я буду боссом. Я хихикаю, представляя, как Лена говорит: "Назови его 'Королева дизайна'!" Работа — это не просто деньги, это я. Михаил пытался приглушить мой голос, но я возвращаюсь, чтобы петь — ярко, громко, по-своему. Я хочу проекты, которые волнуют, клиентов, которые вдохновляют, и, может, даже курсы, чтобы учиться новому. Я дизайнер, и это моё оружие.
Полёт тянется, и я чувствую, как веки тяжелеют. Я смотрю на браслет, и Алекс всплывает в памяти — его смех, его "ты светишь", его объятия в аэропорту. Я напишу ему, потому что он — часть моего света, часть Бали, которую я храню. Но сейчас я одна, и это не пугает. Я сильнее, чем была, мудрее, чем думала, и, чёрт возьми, я жива.
Самолёт начинает снижаться, и огни Москвы вспыхивают внизу, как рассыпанные бриллианты. Аэропорт Домодедово встречает холодом, гулом и толпами, которые носятся, как будто участвуют в забеге. Я тяну чемодан, пробираясь через очередь на паспортный контроль, где тётка в форме смотрит на меня, как на подозреваемую. "Добро пожаловать," — бурчит она, и я хихикаю: "Спасибо, родина." Такси ждёт, но я еле стою на ногах. Москва — серая, шумная, моя. Я думаю о своей квартире, о кофе, который сварю утром, о Лене, которая, наверное, уже пишет: "Где ты, звезда?" Работа, планы, жизнь — всё ждёт, и я хочу этого.
Я сажусь в такси, но глаза слипаются, и я возвращаюсь в самолёт в своей голове, к окну, к браслету. Усталость побеждает, и я засыпаю, чувствуя, как Москва обнимает меня, а мысль "Я готова начать заново" уносит в сон.