Я выскальзываю из кровати, натягиваю шорты и майку, и иду на кухню. Кофеварка шипит, пока я режу манго, но мои мысли острее ножа. Ссора, его растерянное лицо, его "это не то, что ты думаешь" — я устала от недомолвок. Лена говорила: "Дай ему день." День прошёл. Алекс напомнил, что я могу смеяться, но смех не выгонит эту занозу. Я хочу своего Михаила — того, кто тащил меня на каток, смеялся над моим латте, называл сокровищем. Но если он скрывает что-то, я не знаю, смогу ли простить.
Я беру кофе и выхожу на террасу, где утренний воздух пахнет солью и цветами. Рассвет красит небо в розовый." Я не хочу ссор, но хочу ответов. Я люблю его, но любовь не должна быть игрой в прятки. Когда Михаил появляется, заспанный, в мятых шортах, я уже готова. Его улыбка осторожная, как будто он ждёт, что я снова взорвусь.
"Кофе?" — спрашиваю я, и мой голос как лёд с сарказмом. "Или ты опять занят спасением мира?"
Он хмыкает, садясь напротив. "Кофе звучит круто. Спасибо." Он смотрит на меня, и я вижу, как он пытается угадать моё настроение. Ох, милый, ты даже не представляешь.
Я отпиваю глоток и ставлю кружку с лёгким стуком. "Михаил, нам надо поговорить. Сейчас. И без твоего 'дай мне время'. Я устала ждать, устала гадать, устала видеть Веронику в каждом углу. Ты обещал правду. Давай, выкладывай."
Его лицо напрягается, но он не отводит взгляд. "Анна, я… хорошо. Ты права. Я должен был рассказать раньше."
"О, правда?" — фыркаю я, скрещивая руки. "Ты думаешь? После того, как я дважды ловлю тебя с ней ночью, нахожу сообщения, которые звучат, как приглашение на тусовку, и ты мямлишь 'это не то'? Давай, Михаил, удиви меня. Что за 'беда', которую ты решал?"
Он проводит рукой по волосам, и я вижу, как он собирается с мыслями. "Вероника… она влипла в неприятности. Серьёзные. Это не романтика, Анна, клянусь. Я не изменял тебе, никогда. Но я не мог просто отвернуться."
"Какие неприятности?" — шиплю я, чувствуя, как гнев снова закипает. "И почему ты не сказал мне? Я твоя жена, Михаил, не соседка по лестничной клетке!"
Он вздыхает, глядя на стол, как будто там спрятаны ответы. "У неё проблемы с бывшим. Он… угрожал ей, шантажировал. Она приехала на Бали, чтобы сбежать, но он начал писать, звонить. Она была в панике, Анна. Я знал её сто лет, и я… я просто не мог сказать 'разбирайся сама'."
Я моргаю, пытаясь переварить. "Шантаж? И ты решил быть её рыцарем? Ночью, тайком, не сказав мне ни слова? Ты серьёзно?"
"Я ошибся," — говорит он, и его голос дрожит. "Я думал, это быстро решится. Она попросила встретиться, потому что боялась, что он следит. Я помог ей связаться с юристом, дал контакты, чтобы она могла подать жалобу. Это всё. Но я не хотел грузить тебя, Анна. Это наш медовый месяц, я хотел, чтобы ты была счастлива."
"Счастлива?" — я хохочу, но смех горький, как кофе без сахара. "Михаил, я кралась по кустам, как идиотка, потому что видела вас вместе! Я думала, я схожу с ума! Ты хоть понимаешь, как это выглядит? Ты с ней шепчешься, она трогает твоё плечо, а я нахожу сообщения 'было круто'! Как мне было быть счастливой, когда я чувствую себя лишней?"
Его лицо бледнеет, и он тянется ко мне, но я отстраняюсь. "Сообщения… это был юрист," — говорит он. "Он писал про документы, которые мы обсуждали. 'Было круто' — это он про встречу, где всё решили. Анна, я не думал, что ты увидишь и подумаешь… чёрт, я облажался."
Я молчу, чувствуя, как гнев борется с облегчением. Юрист? Шантаж? Это звучит как сериал, но его глаза — честные, умоляющие — говорят, что он не врёт. "Почему ты не сказал мне сразу?" — шепчу я, и голос ломается. "Я бы поняла, Михаил. Я бы поддержала. Но ты сделал меня чужой."
"Я не хотел," — говорит он, и его голос хрипит. "Я думал, это мелочь, которую я решу и забуду. Но я вижу, как это тебя ранило, и мне… мне так жаль, Анна. Я люблю тебя. Только тебя. Вероника — это прошлое, и даже не близкое. Я помог, потому что так правильно, но я не подумал, как это ударит по тебе."
Я смотрю на него, и слёзы жгут глаза. Облегчение — как тёплая волна, но гнев всё ещё шипит. "Ты должен был доверять мне," — говорю я. "Мы женаты, Михаил. Это не твои проблемы или мои — это наши. А ты спрятал это, как будто я не справлюсь."
"Ты права," — кивает он, и его рука сжимает мою. "Я был идиотом. Больше никаких секретов, клянусь. Я расскажу всё, что захочешь, всегда. Просто… не уходи, Анна. Ты — моё всё."
Я сглатываю ком в горле, чувствуя, как его слова смывают часть боли. "Я не ухожу," — шепчу я. "Но мне больно, Михаил. Я видела её везде, и каждый раз думала, что теряю тебя. Я не хочу так жить."
"Ты не потеряешь меня," — говорит он, и его голос твёрдый, как камень. "Никогда. Я сделаю всё, чтобы ты снова мне доверяла. Спрашивай что угодно, я открыт."
Я киваю, вытирая щёки. "Почему она была на свадьбе? На вечеринке? Это тоже 'беда'?"
Он качает головой. "На свадьбе — совпадение, она была с общим знакомым. На вечеринке — она уже знала, что я на Бали, и пришла, потому что хотела поговорить. Я не приглашал её, Анна. А в городе… я не знаю, это Бали, тут все натыкаются друг на друга."
Я хмыкаю, и сарказм возвращается: "Удобно. Бали — деревня, да?" Но внутри я верю ему. Его слова складываются, как пазл, и я чувствую, как тяжесть спадает. Не всё, но достаточно, чтобы дышать.
Мы сидим молча, держась за руки, и я думаю, как люблю его, несмотря на всё. Он ошибся, но он мой. "Больше никаких ночных встреч," — говорю я, и мой голос строгий. "И никаких 'мелочей'. Если что-то есть, ты говоришь мне. Понял?"
"Понял," — кивает он, и его улыбка — как солнце после дождя. "Ты босс, Анна."
"Чёрт возьми, да," — хихикаю я, и мы оба смеёмся, хотя смех ещё дрожит. Я не всё простила, не сразу. Но я верю ему, и это начало. Мы пьём кофе, болтаем о ерунде, и я чувствую, как стена между нами трескается. Он обнимает меня, и я таю, зная, что мы справимся.
Но я не слепая. Я буду следить, не за ним, а за своим счастьем. Вероника больше не тень, но я не дам ей вернуться. Мы с Михаилом — команда, и я не позволю никаким "бедам" нас разломать.
Разбитое стекло
Я сижу на террасе, пытаясь склеить себя. Солнце лезет в глаза, птицы орут, будто у них вечеринка. Михаил рассказал свою "правду" — Вероника, её проблемы с бывшим, его рыцарская помощь. Я поверила. Ну, почти. Внутри всё ещё ноет, как от старой раны, но я хочу верить, что он мой — тот парень, который смеялся над моим кофе, обнимал меня на закате. "Анна, ты королева," — шепчу я, потягивая кофе. Но королевам тоже бывает страшно, и я не могу выкинуть из головы его "мне жаль" и тень той блондинки.
Михаил выходит, свежий, как будто час назад не было ни ссоры, ни моих слёз. "Ну что, королева," — улыбается он, и я хмыкаю, подавляя желание фыркнуть. Он такой милый, когда притворяется, что всё окей. Или не притворяется? Я не знаю, и это бесит.