- Она была замужем!
- Не обманывайтесь, граф, ей достаточно обратиться к лекарю, чтобы брак расторгли. А она не сделала, еще и поместье ваше разоренное подняла, и сыроварню открыла, а сейчас вот винодельню планирует, как у батюшки.
Я несказанно удивился. Никогда не подумал, что Эмма на такое способна. Сыроварня, как в столице, мыслимо ли! А вот в остальном Оскар прав, может и впрямь, не все потеряно и стоит побороться?
Пока я размышлял и спорил сам с собой, Оскар наскоро побросал мои вещи в сундук, дал какие-то распоряжения на кухне, и вернулся ко мне.
- Алекс, дружочек, одумайся… Ну какая женщина столько ждать будет, верность хранить, да любит она тебя тугодума этакого, ЛЮБИТ!
И тут вырвалось та обида, что я тщательно пытался спрятать последние два года.
- Если любила, разве не послала бы мне письма, хотя бы одного?! Не приехала бы ко мне, пока заживо гнил, чтобы просто поддержать и обнять? Но нет, ни разу, ни одного раза!!! Какая-то служанка и та оказалась сердобольнее - промывала мне раны, обтирала потное тело, выносила нечистоты, а я нуждался лишь в одном ее взгляде, одном ласковом слове!
Оскар с грустью потупил взгляд.
- Кстати о служанке, ты не знаешь Клариту – дочь управляющего? Она сказала, что она из моего бывшего поместья.
Сэр Троннас отрицательно помотал головой.
- Молодая такая, хрупкая, словно тростинка, и голос такой мелодичной, а еще … сиренью пахнет.
И тут мой друг оживился.
- Кларитой, говорите, кличут?
Я подтвердил.
- А зачем она вам?
- Отблагодарить хочу, она столько хорошего для меня сделала. Ухаживала за мной в лазарете, на ноги поставила, заставила жизнь полюбить, но главное – ждала меня. Письма душевные писала. Можно сказать, что ради ее и писем и выжил, не сгинул там. Я даже жениться решился на ней, как развод аннулирую. Но Эмму увидел, и понял, что не смогу подарить благородной Кларите свою любовь. Мое сердце занято. А жить со мной без любви – не хочу мучить ни ее, ни себя.
Выслушав, Оскар загадочно улыбнулся.
- А вы с Эммой говорили, или только смотреть изволили?
- Говорил. Покаялся, прощение попросил, обещал прошение подать, да рука не поднимается.
- А жена что сказала?
И только тут до меня дошло, что я так много всего наговорил Эмме, а ведь ответ ее не выслушал, более того, ушел, поцеловав руки на прощание, и все. Вот же бездна!!!
- Значит, не разговаривали. – старик потер в предвкушении руки. – и как она выглядит, Эмма наша, изменилась?
- Краше стала. Такая же милая, нежная, словно бутон розы, и хрупкая, словно тростинка.
Тростинка?! И тут мои мысли завертелись с невиданной быстротой. Я вспоминал детали – спрятанное лицо за маской, ее случайно выбившийся локон белых волос, ее описание поместья, ведь сад виден только из господских покоев, а это значит, что Кларита – никакая не служанка, это была моя жена, моя дорогая Эмма, а я ее не узнал.
- Не может быть! – прошептал я.
- А я то думаю, почему она письма вам какой-то Кларитой подписывает, а это, оказывается, ваши любовные игры были, мда… рассмешили старика под старость лет своей глупостью.
- Подать карету! – закричал я, срываясь с места и сбегая вниз, несмотря на острую боль в ноге.
- Уже подана. – под нос себе рассмеялся Оскар, радостно улыбаясь.
46. Эмма Бреннон
Подойдя к дому, Эмма увидела странную картину. Несколько рослых крестьян таскали с пяти телег большие кусты сирени, с корнями.