Конечно же, я не пела для него. Я пела для себя. Но оторвать взгляд от него сложно. Заставив себя, слышу громкое:
– Еленика, подойди к нам!!!
Дядя встал и идет мне навстречу.
Берет за руку, обнимает и ведет к самому козырному сегодня столику.
Поразительно, но сидящие за ним люди даже поднимаются, чтобы выразить мне свое уважение.
Я ловлю на себе по-хозяйски самодовольный взгляд Жоры.
Неужели тебе приятно, когда твою будущую пожизненную заложницу хвалят?
А меня хвалят, черт! Старосты, районные депутаты, просто богатые местные греки. С теплой-теплой улыбкой это делает Петр. Я улыбаюсь в ответ и розовею. Только не из-за приятных слов, а потому что щеку жжет внимательный взгляд человека, который с похвалой не спешит.
А я не могу удержаться и на него не посмотреть.
Пользуюсь тем, что дядя во всеуслышанье рассказывает неправдоподобную историю, как обнаружил мой талант и настоял на том, чтобы я выступала, поворачиваю голову и, нарочито гордо вздернув подбородок, смотрю горящими глазами на строгого Темирова.
– Очень рада вас видеть в Кали Нихта, кирие Андрей.
Он медленно кивает в ответ. И знай я его чуточку хуже, не умей я отмечать, как подрагивают уголки губ, подумала бы, что он холодный сноб. Но он… Другой.
– Давно на Юге не был просто.
– Соскучились?
– Дела заставили.
Нет. Он всё-таки непрошибаемый! Но я не обижаюсь и не расстраиваюсь.
У меня кожа горит. Сначала на лице. Потом, когда Андрей съезжает взглядом, и на шее тоже.
Дядя меня отпускает. Я тут же делаю шаг в сторону. К нему. Этого делать нельзя, но не могу сдержаться: незаметно скольжу пальцами по раскрытой депутатской ладони.
Я тоже соскучилась. Думала о тебе. И рада видеть.
– Лена, присядь с нами! – Это предложение от дяди звучит крайне щедро. Жора начинает суетиться, чтобы найти для меня стул, но я не стану.
Расправив плечи, «случайно» задеваю ягодицами депутатское бедро, отступая ещё ближе и ощущая спиной его тепло. В ноздри заползает запах, из-за которого волоски по телу становятся дыбом. Я чуть-чуть. Совсем чуть-чуть…
Чувствую дыхание виском. Хочу откинуться и вжаться. Нельзя.
– Спасибо, тейе Димитрий, но я бы хотела подняться к себе. Разволновалась. Голова разболелась.
– Так может тебе таблетку?
– Нет! Вы сидите, а я…
Жора так и застывает со стулом, не понимая, ставить его или нет, а я беру себя в руки и, не оглядываюсь, быстрым шагом ухожу, лавируя между столиками.
Я сегодня только артистка. Не официантка. Не блюдо за столом. Могу позволить себе вспорхнуть на второй этаж, закрыться в спальне и рухнуть на кровать, безосновательно широко-широко улыбаясь.
***
Ко мне дважды приходит тетя Соня с предложением спуститься, но я отказываюсь. Думала, последний свой вечер в Меланфии проведу вдвоем с меланхолией, в итоге – меня трясет от нетерпения.
Я притворяюсь спящей, выключая свет. Дожидаюсь закрытия ресторана. Не выхожу попрощаться с Жорой. Слушаю, как дядя тяжелым шагом поднимается и следует себе в кабинет. Выпил, наверное. Его переполняет такое близкое и вроде как неотвратимое счастья.