Здесь безлюдно и прохладно.
Хорошо.
И может в любой другой день я бы посидела тут или поднялась к себе в комнату, чтобы немного поваляться прежде, чем приступить к дальнейшей работе, но сегодня всё не так.
Взглядом ловлю стоящего между лестницей и столиками дядю Димитрия. Он смотрит на меня, сложив руки на груди и нахмурившись.
Злится до сих пор.
Только и я тоже злюсь.
В разрез с привычной «традицией», я до сих пор не извинилась перед ним за произошедшее.
Он, конечно же, это заметил. Ждет.
Но «исправлять оплошность» я совершенно точно не буду. Мне не за что просить прощения.
Упрямо сжав губы, перестраиваю маршрут. Подхватываю со стула сумку с полотенцем, солнцезащитным кремом и сланцами и направляюсь к выходу.
Меня, конечно же, никто не уволил. Если говорить честно, это было бы скорее наказание не мне, а самому дядюшке и тетушкам.
Ну вот где вы в разгар сезона найдете человека, способного исполнять любую работу в ресторане? Я же не просто официантка. Не просто подмастерья на кухне. Я здесь выросла. Я умею делать всё. И мету. И крашу. И разношу. И собираю. И готовлю. И драю. И общаюсь по закупкам. И устраиваю вечерние программы. И инстаграм наш веду.
Будь я посмелее, назвала бы себя незаменимым человеком в Кали Нихта, но дело в том, что это скорее проблема для меня, чем преимущество.
Но если изначально вывернутый на депутата кофе казался трагедией, то теперь… Я внезапно нашла в произошедшем позитив.
Меня наказали запретом участвовать в пятнично-воскресных выступлениях на протяжении месяца. Дядя не знает, что это последние мои месяцы работы у него. И пусть для моей души наказание жестокое, но, с другой стороны, так даже лучше. Я отвыкну. Все отвыкнут. Мы поймем, что можем друг без друга.
Я, в ответ на наказание, перестала быть сверх старательной и переживательной.
Слова Андрея Темирова сработали странным тумблером. Голову утяжелили новые мысли. А вдруг я правда могу позволить себе больше, чем всегда считала?
К примеру, просто валяться на пляже с девяти до двенадцати в свои законные летние каникулы?
Под моим сарафаном – купальник. В кармашке лежат деньги из коробки. Я не просто расстелю полотенце на мелкой гальке. Я заплачу за шезлонг, зонтик и отдохну нормально.
Кстати, кроме запрета петь, дядя еще лишил меня чаевых за тот вечер. За ужин старосты не платили (это был вклад семьи Шамли в важное для всех нас мероприятие), но по завершению наш староста вручил дяде конверт с благодарностью. Большую часть он взял себе, конечно же, но и с сотрудниками поделился.
Со всеми. А я наказана. Вот так.
Вздергиваю подбородок и иду мимо, игнорируя неприкрытое внимание к себе.
– Лена.
Скрипя зубами, торможу в ответ на угрожающий оклик уже на выходе.
Развернувшись, надеваю на лицо по-детски лицемерную маску готового слышать и слушать ангелочка.
– Да, дядя?
Похлопываю ресницами, без страха смотря в лицо своего опекуна. Меня и саму удивляет, если честно, насколько произошедшее задело.
Дядя Димитрий сделал для меня очень-очень-очень много добра. Я ему благодарна. И всегда старалась отплатить в меру сил. Но после слов заезжего депутата мне стало за себя же дико обидно.
Он ведь не просто так спросил про отца. Отцы должны защищать. А я разве виновата, что отца у меня нет. Зато есть дядя… И что он?
– Ты так и не хочешь ничего сказать?