Дима сжимает кулаки.
— Это месть? — шепчет Катя.
— Нет. Это справедливость, — отвечаю я. — Ты собиралась украсть мою жизнь. Я просто возвращаю свою.
— Улики собраны. Я не обещаю им тюрьму, — говорит Ривз, глядя прямо на Катю и Диму. — Но статус фигурантов — получите. А вот дальше всё зависит от прокурора. И от общественного мнения.
Ривз медленно обходит Катю, на лице — вежливая, почти сочувственная улыбка.
— Кстати, поздравляю с материнством, — говорит он. — Думаю, органы опеки с радостью поговорят о твоём психоэмоциональном состоянии. Прецеденты уже были.
Катя резко вскидывает голову:
— Что?.. Нет… я… у меня всё в порядке… вы не можете…
Она пятится, будто удар пришёл откуда-то сбоку. Потом закрывает лицо руками, пальцы дрожат.
— Это бред… Я в порядке… — шепчет она, но в голосе слышна паника.
Дима — побелевший, как бумага, делает шаг к выходу.
— Убирайтесь, — говорю я. — Это был последний разговор. Больше не будет ни слов, ни писем, ни цветов. Вас больше нет в моей жизни. Для меня — вы умерли.
Дима открывает рот, но, встречаясь с моим взглядом, замирает. И молча выходит. Катя — следом, пошатываясь, не поднимая головы.
Дверь захлопывается.
Секунду Ривз не двигается. А потом медленно подходит ближе.
Он не говорит «ты молодец», не кидается обнимать. Просто берёт стул, ставит рядом с кроватью и садится, скрестив руки на коленях.
— Ты слишком добрая, — произносит он после паузы.
Я поворачиваю голову к нему.
— Как ты всё это узнал? Про крипту, сеть, даже бабушку Кати?
Он смотрит спокойно.
— Я вписал себя в ваш мир. Его логика теперь — моя. Включая IP, блокчейн, видеонаблюдение и даже идиотские запросы вроде «как усыпить человека навсегда».
— Удивительно. Но знаешь… Я… всё равно ухожу. Пусть нервничают, надеюсь хоть когда-то судьба призовет их к ответу.
Я смотрю на его профиль. В глазах — янтарный свет, как от теплого костра. И — уважение. Настоящее. Без снисхождения, без игры.
— Драконам не хватает мягкости. Мы жестоки. Убить — слишком просто. Мы предпочитаем, чтобы наши недоброжелатели мучились.
Я прикрываю глаза.
— Мне не хочется мстить. Мне просто хочется, чтобы они… поняли. Почувствовали то, что чувствовала я, когда проснулась и не знала — кто я, зачем, и почему сердце болит так, будто его выжгли.
— Они не поймут, — тихо говорит он. — Такие люди редко понимают, пока не теряют всё.
Я долго молчу. Потом поворачиваюсь к нему:
— Пусть. Зато моя совесть чиста.
Он смотрит на меня, не отвечает сразу. Затем чуть улыбается — легко, без иронии, без маски: