Катя: «Прости».
Катя… Это моя подруга…
Тепло радости поднимается внутри, но тут же тухнет, как затухающий фитиль свечи.
Почему она писала мне ночью? И за что извинялась?
131. Изнанка
— Что такое? — тут же интересуется Дима. — Не напрягайся. Лучше поспи, — говорит он, забирая телефон.
Молча отворачиваюсь к окну, за которым видны кроны зелёных деревьев и ярко-голубое небо.
— А что Катя? — спрашиваю.
— Придёт проведать, — отзывается Дима, устраиваясь поудобнее в кресле. Закинув ногу на ногу, он сосредотачивается на телефоне.
— Когда?
— Когда тебе станет лучше. Твой доктор ограничил круг посещений и не пускает даже коллег, которые рвутся навестить тебя. В палату могут заходить только родители и муж.
Мама умерла — вспоминаю я.
А отец…Он всегда слишком занят, чтобы мной интересоваться. Ему достаточно получать хорошие новости о моих успехах на работе. Точнее, на его работе. Мне принадлежит одна из его турфирм.
— Но…
— Что?
— Ты мне не муж, — говорю.
— А разве жених не почти муж, Ир? — на секунду он поднимает зелёные глаза, в которых скользит хищный блеск. — Доктор решил, что мне можно. Я же тебя опекаю. Да… Жаль, свадьбу пришлось отложить. Но как только ты поправишься, мы поженимся и поедем, как ты и хотела, к морю.
Поженимся?.. Я едва не морщусь, но сдерживаюсь. Кажется, Дима говорит это так же буднично, как о завтрашнем ужине.
Я снова смотрю в небо. Оно такое голубое, как вода.
Вода? Почему-то она имела для меня особенное значение…
Сажусь на кровати. Резко, и от этого мне больно.
— Что такое? — тут же реагирует Дима.
— Я хочу завтра попробовать ходить.
— Но…
— Без «но», — отрезаю я. Мне нужна опора. Любая. Костыли подойдут.
Дима кивает.
— Ты изменилась… — он проводит рукой по лицу, будто стирая усталость. — Смотришь так, будто… Чёрт, я даже не знаю.
Не отвечаю. Просто отворачиваюсь. В груди нарастает тяжесть, но не от слабости — от чего-то большего, тёмного, глухого.
Больше не могу просто лежать. Больше не хочу быть слабой.
На следующее утро я просыпаюсь с решимостью. Когда врач заходит в палату, я сразу говорю: