— Я знал, что ты позовёшь. — Его голос мягкий, едва слышный, словно эхо далёкого прошлого.
Сжимаю губы, позволяя слезам течь свободно.
— Я… я не могла иначе.
120
Эдриан вздыхает.
— Конечно, не могла, — произносит он мягко, с какой-то вселенской усталостью.
Опускаю голову, пальцы дрожат, когда касаюсь камня.
— Я убила его… твоего сына…
Слова словно застревают в горле, но теперь они вырвались наружу, и тишина после них кажется пронзительной, тяжелой.
Эдриан не отвечает сразу.
Тишина затягивается, превращаясь в нечто почти осязаемое. Кажется, даже воздух вокруг замер.
Я не выдерживаю и смотрю на него.
Он подходит ближе, так, что я могу различить отблеск его призрачного лица.
— Да, — наконец говорит он. — Ты убила его.
Закрываю глаза, ожидая осуждения. Ожидая, что он исчезнет, отвернётся, скажет, что я больше не достойна ни прощения, ни памяти.
Но затем я чувствую тепло.
Не физическое — нет, это не живое тепло человеческого тела, а нечто иное, мягкое, как прикосновение далёкого солнца сквозь утренний туман.
Глаза сами собой открываются.
Эдриан опускается передо мной на одно колено, так близко, что я могла бы коснуться его, если бы он был живым.
— Ты сделала то, что должна была, — говорит он тихо. — То, что не смог бы сделать я.
— Но…
— Ты спасла их, — его голос наполняется печалью и гордостью одновременно. — Я бы никогда не смог его остановить. А ты — смогла.
Закрываю лицо руками, но слёзы всё равно находят путь. Они текут горячими дорожками по щекам, капают на рукава.
— Я не хотела… — хриплю.
— Я знаю.
Снова ощущаю его прикосновение — лёгкий, невесомый вихрь, словно ветер колышет мои волосы.
— Я горжусь тобой, — говорит Эдриан, и от этого мои плечи сотрясаются в рыданиях. — И я скучал, моя девочка, — тихо добавляет он.
Поднимаю голову, глядя на него сквозь слёзы.
— Я тоже.
— Я должен идти.