Помочь сделать что? Выбраться из машины? Сложить в чемодан вещи Стаса? Завязать узел покрепче на петле? Да нет, сама справлюсь.
Но язвить в ответ не хочется, вместо этого киваю и прошу:
- Да, пожалуйста. Передай папе, чтобы ночевать ехал на Мирный, вещи я передам завтра.
Коля хмурится:
- Мам, не начинай. Надеюсь, ты это не всерьез?
- Нет, я совершенно серьезна.
- Мама, все эти сцены в вашем возрасте просто смешны. Ну, было, и было, если брезгуешь, попроси его в душе мочалкой подольше тереться. А лучше прими душ вместе с ним, не просто же так мужики налево смотрят.
У меня вспыхивают щеки. Господи, какая гадость! Какая пошлая, отвратительная гадость!
- Надеюсь, с Олей ты более тактичен, иначе мне жаль твою жену.
Я вываливаюсь из машины на воздух. Он холодным обручем сжимает легкие, не дает вздохнуть, отчего я просто открываю рот. Как выброшенная на берег рыба.
Слышу за спиной голоса:
- Ну и придурок ты, Колька. Кто так с женщинами говорит?
- Не успел набраться опыта в трех браках, как вы, дядь Юр, - зло цедит сын.
- А ты продолжай в том же духе, может все пять будет, ни одна жена с таким не задержится, а сына твоего будет воспитывать другой папка. Не ожидал, Николай, не ожидал.
С силой бахает дверь, а потом мне на спину ложится рука.
- Рит, пригласи в дом, а то я как псина зубами щелкаю.
Только сейчас вижу, что Юра одет в гавайскую рубаху, кутку он, судя по всему, оставил в ресторане.
Беру его под руку, прижимаюсь, чтобы хоть как то согреть Шмелева и тащу в сторону дома. Наш коттедж третий с краю, лучшее по меркам Стаса расположение. Не первый, подальше от дороги, и не второй, поближе к доставке, почте и прочему, если вдруг соседи по аллее оказались не дома. Третий – идеально.
Пока я переодеваюсь (свитер все еще противно жжет кожу), Юра моет руки на кухне. Долго моет, как хирург перед операцией. Я минут пять сижу на кровати и тупо слушаю, как вода стекает в раковину. Это успокаивает и даже становится жалко, что нельзя остаться здесь до утра. Просто сидеть в одном бюстгальтере, со спущенными до колен штанами и слушать воду. Оцепенение сходит так же быстро, как и нашло. Нет, Рит, соберись. Ты ведь совсем не такая, и сопли на кулак мотать не привыкла. Тем более при посторонних.
Когда я возвращаюсь обратно, вижу, что Юра успел включить чайник и достать из серванта две кружки.
- Ритка, сделаешь кофе? Покрепче, как я люблю, а я тебе пока про Китай расскажу.
Про Китай это хорошо. Я учила китайский, чтобы составить сыну компанию. Ему нужен был язык для работы, а мне просто так. Просто так и вышло, говорить я научилась, а в самом Китае не была. И, наверное, уже никогда не буду.
Я слушаю Шмелева вполуха. Улыбаюсь, если надо улыбнуться, и восторженно охаю, если надо восторгаться. Все это происходит автоматически, на рефлексах, попроси он меня повторить, что сказал Юра – не вспомню ни слова. А так, у него слишком живые интонации, благодаря которым я и ориентируюсь.
Вот сейчас он сделал паузу и ждет реакцию. Наверное, положительную, слишком задорно звучал его голос перед этим.
И я улыбаюсь. Сначала просто губами, но мозг подхватывает сигнал, разгоняет его по сосудам и мне вдруг правда становится весело.
Господи, как глупо и как смешно – застать мужа с любовницей, когда ищешь соленые огурцы! А потом все-таки приготовить чертов оливье и перевернуть его на голову Эммы. Кому сказать, не поверят!
Я смеюсь. Размазываю по щекам слезы и хохочу в голос, вместе с Юрой, который сразу подхватывает мое веселье.
У него для этого свои поводы, у меня свои.
На секунду мне даже становится… нормально, я почти забываю то, что видела в подсобке ресторана, почти перестает болеть и пульсировать в висках, но все заканчивается вместе с бликом света в окне. Это Стас выключил фары своего БМВ.
Все внутри сжимается. Я даже не замечаю, как напряжена, пока меня не окликает Юра: