- Нет, сынок. Очень болит голова.
Кажется, байка Волкова воплощается в жизнь. Я чувствую, как сжимаются виски и накатывает первый спазм. В таком состоянии мне нужна тишина, темнота, сон. И ничего из этого я не получу в ближайшее время.
Мы садимся в машину, как вдруг задняя дверь открывается, и салон наполняет сладкий запах экзотических фруктов. Я успеваю испугаться, что это Эмма вернулась за своей порцией драмы, но неожиданно слышу голос Юры.
- Душно там, решил с вами прокатиться.
Едем молча. Даже музыка не играет, и шумный обычно Юрка, просто уткнулся в телефон. Я кошусь влево, пытаюсь рассмотреть сына, понять, о чем он думает, но в салоне слишком темно, и я сдаюсь. Спрашиваю прямо.
- Коля, ты знал?
- О чем, мам? – Голос напряжен и на меня не смотрит. Но мне это и не нужно, я и так все понимаю. Головой. А сердце заставляет говорить:
- Что отец с Эммой.
- Это все слухи, а я сплетнями не занимаюсь и тебе не советую.
- Я видела их вместе.
На секунду Коля каменеет. Вид у него растерянный, будто он не понимает, что делать дальше, но очень быстро приходит в себя.
- Тебе показалось.
Вот и все. В этих двух словах отражается позиция сына.
Я не спорю с ним, не понимаю, что тут доказывать и о чем говорить. Коля всегда был папин сын. Он родился таким, что глядя на серьезное круглое лицо, хотелось вскликнуть: вот это Волков, их порода! Моего там не было ничего.
Я надеялась, что хотя бы чтением книг, разговорами привила сыну милосердие и такт. Но нет, Волковская порода и тут победила. Потому что в следующую секунду Коля говорит:
- Мам, надеюсь, ты не нафантазировала себе всякого?
- Чего, например?
- Ну, что можешь развестись с отцом.
- А я не могу?
Юра, наконец, подает признаки жизни, кашляет, что-то бормочет под нос, но нам не до него. Мы не замечаем Юру, говорим прямо, и потом, когда развод случится, Шмелев первым узнает об этом. Как лучший друг и партнер Стаса.
- Молодежь, может музыку включим? - Раздается с заднего сидения и Коля дергает руку в сторону приемника. Что-то жмет, что-то крутит, отчего динамик загорается лентой фиолетовых огней и начинает петь.
- Маркус обожает эту гирлянду, смотрит на нее как завороженный, - поясняет сын. Впервые за вечер в его голосе слышится нежность.
- С гирляндой очень красиво, ты хорошо придумал, сынок. - Благодаря музыке никто не замечает, что я плачу.
Отворачиваюсь к окну и упираюсь лбом в стекло. Голова болит все сильнее, и я не понимаю, как снять боль. В таком состоянии нужно сразу идти спать, но я не могу. Стоит мне закрыть глаза, пусть даже на секунду, как вижу Стаса и влажные, красные губы этой Эммы. Ну что я могла увидеть за те пару секунд?
Наверное, все…
И то, как Стас держал ее за волосы, направляя голову рукой, и то, как искривился от удовольствия его рот, и то, как он смотрел вниз, покровительственно и властно, как человек, который знает, что все повторится снова, стоит ему только захотеть.
Не попросить. А просто захотеть.
И все повторится, они начали не сегодня, эта связь длится уже давно.
Всхлипываю, и до боли кусаю пальцы. Не хочу плакать при посторонних. А сейчас даже Коля кажется мне чужим.
- Приехали, мам. – Тихо шепчет он. – Тебе помочь?