- Ты что, мать мою жалеешь?!
- А ты предлагаешь пожалеть отца?
- Ну, судя по характеру матушки, папа сейчас спит на диване в кабинете, а у него между прочим спина больная!
Я недоуменно молчу. Жду, что Коля вскочит с кровати, наденет на голову колпак, а на нос красный поролоновый шар и прокричит, что это все розыгрыш! Потому что не может человек говорить о таком всерьез!
Часы на стене тикают, секунды бегут вперед, но ни залпа конфетти, ни рева дудок я не слышу.
- Коль, больная спина не помешала твоему отцу шпилить секретаршу в подсобке.
Муж досадливо кривит рот. Его губы морщатся, так что теперь и ему не помешает ночная сыворотка для увлажнения.
- Что, нечем крыть?
- Это не соревнование, - бросает Коля, и отворачивается, а я почти успокаиваюсь, как вдруг слышу: - но если бы были они, то я бы сказал, что в измене всегда виноваты двое.
- Ага. Двое. Тот, кто изменял, и тот с кем изменяли.
Муж поворачивается обратно и смотрит на меня через опущенные ресницы. Оценивающе смотрит, будто кусок мяса на рынке выбирает:
- Лель, а ты чего так завелась? Тебя моя мать вообще никогда не любила, так что не понимаю, зачем сейчас жопу рвать и со мной ругаться.
- Наши отношения не касаются других сфер, я просто не люблю, когда обижают слабых.
Коля нервно смеется.
- Мама не слабая, мама годзилла. Помню, я в шестом классе из дома сбежал и всю ночь у Саньки Стрельникова отсиживался, так знаешь что она сделала? Туфлей промеж глаз засадила. Прям там с ноги сняли и с одного попадания меня уложила, я потом месяц с фингалом ходил.
- И правильно сделала, представь, если бы Маркус вот так нас с тобой проучить решил? Ты отчего, кстати, тогда сбежал? Перина слишком мягкая? Или сметаны в блинах многовато?
- Китайский не хотел зубрить, а мать заставляла, - улыбается муж.
- А сейчас папочка кипятком ссытся, как ты с китайцами работаешь. Маме то спасибо за это сказал?
Улыбка гаснет так же быстро, как и появилась. Лоб прорезает тонкая вертикальная морщина.
- Нет… зачем? Все ж и так понятно. Она моя мама, что тут еще говорить? Спасибо, что родила? Ну, это тупо как-то. – Он неловко трет кулаком шею. Опускает лицо вниз, на меня не смотрит. – И вообще, ты так за маму печешься, а забываешь, что отец у меня мировой. Уверен, сейчас они немного покричат, посуду в стену покидают и пойдут в спальню обниматься. Не зря психологи говорят: хороший левак укрепляет брак.
Замираю. Спрашиваю со скрипом в голосе:
- Мне стоит к чему-то готовиться?
- Что? – Искренне не понимает Коля. – А, это… нет, Лель, ну ты чего. Мы же любим друг друга, и родители тоже любят, но тридцать лет, это знаешь… это мощно. Ну, тупанул, батя, спалился на такой глупости, что его, ненавидеть после этого?
- Коль, - сухо произношу я, - боюсь тебя расстраивать, но когда-нибудь и у нас будет рубеж в 30 лет. Или не будет, в зависимости от того, как ты станешь тупить. Наследственность, как я посмотрю, у тебя не очень.
Муж зло сверкает глазами и произносит, интонируя каждое слово:
- У меня безупречная наследственность. Отца сюда не приплетай. Так бы и сказала, что просто хочешь посраться на ночь глядя.
А я хочу. Я уже очень хочу, потому что слизь улитки и слезы пчелы ударили мне в голову и заставляют творить непотребное. Но в момент, когда я набираю в легкие воздух и открываю рот, из детской доносится плач.
Маркус проснулся.
- Я иду к сыну, но потом мы договорим, - грозно шиплю на мужа.
- Угу, обязательно, - он отворачивается к стене и почти сразу засыпает.