Эй-Арнольд усмехается, кивает каким-то своим мыслям и, по всей видимости, решает тоже котов не мучить.
— Что ты безумно влюблена в какого-то хрена, — я удивляюсь, и он повторяет: — Да-да, Эмма сказала именно «хрена», видимо, серьезно парень провинился, и что нужно небольшое шоу. А это мы умеем.
Я еще раз оглядываю его прикид, складываю губы трубочкой и жмурю один глаз, как всегда делаю в тире, пялясь в прицел.
— Ты гей?
— Как нетолерантно звучите, Александра, — хмыкает тот под нос и ничуть не смущается, — нет, я не гей. Но на дворе двадцать первый век, а мне чуть за тридцать — я многое в этой жизни пробовал.
Он протягивает мне согнутую в локте руку, приглашая следовать за собой, но я все еще подозрительна. Я не уверена в этой идее. Как это будет выглядеть для Дантеса? Сначала с ним на крыше, теперь с каким-то парнем.
А он с любовью всей своей жизни и детьми.
А-а-а! Ладно. Цепляюсь за клетчатый пиджак Арни и делаю неуверенный шаг вперед.
— А ты зачем помогаешь Эмме?
— Я ее вечный должник, — отвечает, и меня радует, что он идет не через всю толпу, а чуть в стороне, где посвободнее и меньше глаз. — Ну и твое платье хорошо сочетается с моим костюмом, на фотографиях в журнале будем отлично смотреться.
Я улыбаюсь той самой улыбкой, которая говорит «повтори еще разок, что ты не гей», но, кажется, Эй-Арнольду правда все равно на мое мнение.
— И откуда вы знакомы?
— Я совладелец журнала.
— О как, — фыркаю я. — Еще один акционер.
— Еще один?
— Везет мне на них, — почти злостно рычу я, заметив, что остановились мы у столика рядом с Эммой и дедом. Прямо напротив которого сидит чертово счастливое семейство Дантесов.
Перфекто, блин.
— Так тот самый хрен — это Дантес? — спрашивает вдруг Эй-Арнольд, наверное, заметив, как я пристально пялюсь. Офелия тявкает, а я от одного упоминания имени «этого хрена» пропускаю вдох.
Ну какой же он красивый! Глаза издалека голубым отливают, губы так и манят меня, а эта бабочка… Боги, я бы сорвала эту бабочку в первую очередь. Зубами.
— А?
— Ну тогда я на все сто процентов в деле.
— Чего?
— Были у нас с ним споры.
И только проследив его взгляд, я понимаю, что он смотрит на Машку-блондинку. Горящими, мать его, глазами!
— И что вы все в ней находите? — бурчу я под нос, как раз когда нас перехватывает Эмма и пускает с поцелуями по кругу.
Кажется, тут все напрочь забыли, что мы не во Франции — это я о поцелуях. А у Робертовны слишком много друзей и знакомых — в этом мы с дедом, только переглянувшись, сходимся.
— Ой, а что это за прелестница в «Валентино»? — ахнув и закатив глаза, спрашивает мадам в шляпе.
— Ее Александрой зовут, а не Валентиной, — возмущается дед, и Эмма откровенно ржет, наплевав на великосветские манеры, но высший свет делает всё за моего старика.
Слышу бормотание:
— Александр Маккуин? Разве... хотя ему виднее, вы слышали, он совладелец того шоу-рума...