Я спокойна. Почти.
— Готова к встрече? — аккуратно спрашивает Эмма, будто шагает по тонкому льду, и едва заметно сжимает мою ладонь в знак поддержки.
— Наверное. — Я жму плечами. Не знаю, как к чему-то подобному можно быть готовой.
— Не собираешься пасовать?
— После того, как увидела в списке фамилии его детей и услышала слова Маши...
— Напомни, как там было?
— Его отец был против, — цитирую я.
— А они не в ладах?
— Наверное, — повторяю я заевшее слово. — И ведь понимаете, он же мне рассказывал про отца! Почему не упомянул ссору из-за детей? По возрасту они подходят, все складывается — это явно было в одно и то же время. Мы же говорили о семьях!
Я снова начинаю закипать и делаю вдох-выдох. Не хочу заранее растратить всю злость, которая предназначена конкретно Дантесу.
— А он единственный ребенок в семье? — уточняет Робертовна.
— Да, он сказал, что единственный, а что?
— Думала, может, это жена его брата, например.
— Нет, точно нет, — категорично отметаю я варианты. — Не ищите ему оправдания, он не заслужил. И спасибо вам. Огромное, честное и искреннее.
Не сдержав порыв, я осторожно, чтобы не помять костюм Эммы, приобнимаю ее за плечи, а она улыбается уголками губ. Хлопает меня по спине и, услышав за дверью какое-то движение, кивает, что пора идти.
Мы встаем и не без волнения — и ужасающего страха — идем туда, где укрощают деда. Звуки, какие-то возгласы становятся все громче с каждым шагом, но мы не сдаемся, а, подталкивая друг друга вперед, выходим в гостиную и замираем как вкопанные. Дед... нет, не так. Александр Сергеевич стоит перед зеркалом в профиль и без конца поправляет галстук. Да-да, он в галстуке, вы не ослышались! А еще в идеальном черном костюме, с короткой стрижкой и аккуратно выбритой щетиной.
Он ловит в отражении наши удивленные взгляды, в привычной гадской манере ухмыляется и разворачивается на каблуках. Дед без слов протягивает Эмме руку, а она, будто под заклятием, идет к нему и никого вокруг не замечает.
Черт возьми, их пальцы соприкасаются, и они оба смотрят на сплетенные руки. Не могут вымолвить и слова. Команда застывает, никто будто бы и не дышит. Даже Офелия прижимает уши к голове и молчит.
— Привет, — тихо говорит Александр Сергеевич.
— Привет, — произносит как-то до дрожи робко Эмма и кусает губы, а я вижу, как Семён еле сдерживает стон — она ведь портит помаду.
Дед выставляет локоть, и Эмма с невероятным трепетом его обнимает — именно обнимает.
— Идем? — кивает она, не забыв про меня.
— Идемте, — шепчу я под нос, беру золотую цепочку в тон платья — поводок Офелии на сегодняшний вечер — и понимаю, что мы с ней сейчас далеко не звезды на фоне этой парочки, а так… жалкая космическая пыль.
Даже в одном лифте с охренительными Эммой и дедом не хочу ехать, поэтому останавливаюсь в коридоре. Пусть побудут наедине.
— Ой, вы спускайтесь, я кое-что забыла, — тараторю я и выталкиваю их за дверь.
А затем, обернувшись ко всем, вскидываю руки.
— Так, это капец! Если они не поженятся — я не знаю, что будет, — сообщаю я команде Эммы.
— О да, — Семён согласен со мной.
Он пудрит меня напоследок, угощает двумя глотками вина — больше не дает, чтобы я не опухла, и только после устремляюсь на выход.
— Ну что, подруга? Прорвемся? — говорю я Феле, и она будто бы подмигивает. — Мы начали это вместе, вместе и закончим, да?