— Это гостевая, мне так удобнее.
Ну конечно логично, что я не спала на кровати Эммы и не мылась в ее ванне! Правда, я об этом и подумать не могла. Только раз у меня мелькнула мысль, что гардероб у Робертовны хоть и большой по моим меркам, но для богатой модницы маловат.
— Когда Карлсон не продал мне квартиру сверху, я разобиделась, — пьяно поясняет Эмма и зовет меня кивком головы в свой дворец, — и купила три квартиры. Ту, где жила ты, эту и еще одну выше. В общем, в итоге я окружила его с трех сторон. — Она так мило хихикает, прикладываясь к бокалу. — Все это объединили в одну большую двухэтажную квартиру с оранжереей и выходом на смотровую и… вуаля! У меня нет крыши, но зато есть это.
Мы как раз выходим на красивую площадку. Вид тут скромнее (мне есть с чем сравнить, блин), зато отделка куда круче: пол обшит деревом, будто палуба корабля, повсюду стоят горшки с цветами, плетеные кресла и столики. Даже подвесные качели есть!
— Вау! — я не пытаюсь скрыть восторг. — А что у вас еще тут есть?
Я сама знаю, что глаза у меня горят. Потому что это и впрямь похоже на сказку про дворец и крестную фею.
— Сауна, спальня, еще одна гостевая, большой гардероб, моя, как я ее называю, обувная — святая святых! И… караоке.
— Кара... караоке? — не верю я своим ушам.
— Да, — торжественно кивает Эмма, а я мысленно потираю ладони.
— Ну вы же знаете. — Я поднимаю просекко, вроде как произнося тост с еще одной непочатой бутылкой в руках. — Что все всегда заканчивается в караоке?
Эмма громко хохочет, а спустя четверть часа мы уже поем «Тропикану-женщину» на два голоса. И мне реально легче. До утра мне почти хорошо.
Глава 21
Глава 21
Утром Робертовна обещает отвезти меня к деду. Она в черных очках, у нее страшное похмелье, а я помираю вместе с ней. За руль никто из нас, естественно, не садится. На место водителя Эмма вызывает незнакомого мужчину по имени Славушка — на вид ему под пятьдесят, но я тоже зову его так. Наверное, после вчерашнего: ночью он дважды привозил нам с Эммой горячительного для продолжения банкета.
О да, это был самый настоящий загул. Мы проторчали в караоке часа два. Потом Робертовна учила меня краситься, и я поражалась, как она дрожащими от вина руками рисует такие ровные линии у меня на глазах. Потом мы ели на террасе шаурму из круглосуточной доставки и заляпали в соусе пиджак Эммы от «Шанель». После смотрели сопливый фильм, и так и уснули — поперек кровати.
Утром еле ожили, умылись, выпили по чашке кофе и в путь. Робертовна до сих пор одета в футболку деда с «AC/DC» и мои джинсы, а я в какой-то пышной шифоновой юбке и белой майке. Выглядим обе, будто кутили всю ночь по клубам.
Кстати, на площадке перед тем, как мы уехали, Эмма нашла записку под кодовым названием «Что за дела?» — явно от Дантеса. А охрана передала, что по камерам видели, как среди ночи какой-то парень колотил в дверь не меньше получаса. Только у него не было шансов. Мы так громко орали песни в караоке, что я всерьез подумала, как бы соседи не вызвали полицию. Но потом вспомнила: вот счастье-то, что наш единственный сосед — Дантес.
Когда машина заезжает и останавливается в старом дворе с разбитым асфальтом и ржавыми качелями, я подхватываю вещи, а Робертовна берет мой рюкзак, и мы вдвоем плетемся к деду. Я открываю дверь подъезда и морщусь: да уж, с парадной элитной новостройки не сравнить, но чем богаты. Эмма смотрит на это с тоской.
— Он все еще тут, — шепчет она, убрав очки на голову.
То, что мы идем вместе, как-то не обсуждалось. Не знаю зачем, но это происходит. Наверное, ей нужно?
Мы поднимаемся в обшарпанном лифте, который скрипит так, что аж уши режет. Эмма с грустной улыбкой оглядывается по сторонам, подходит к панели с сожженными кнопками.
— Э+А, — читает вслух, найдя инициалы среди сотен других надписей-артефактов.
Я видела их и раньше, они крупнее остальных. Только никогда не думала, что это связанно с дедом.
— Это ваши?
— Нет, — Робертовна машет головой, — но мы шутили, что наши. Это были Эдик и Алена: она жила тут этажом выше, а он — в соседнем подъезде. Они поженились и съехали еще в те времена.
— А вы не оставили никаких надписей? — отчего-то удивляюсь я, будто этого быть не может. — Совсем ничего?
— О, отчего же! — Эмма звонко смеется, выдыхает и с улыбкой, которая делает лицо моложе, жмет на кнопку остановки лифта.
Ее движения кажутся слишком уверенными, будто она делала так сотни раз. Робертовна встает на носочки, футболка спадает с одного плеча, и я могу представить, что на этих руках, шее была когда-то гладкая кожа молодой девочки. Эмма тянется к решетке вентиляции и старой коробочке от радиоприемника, который никогда не работал. А может, это и не радиоприемник вовсе, он даже не подключен ни к чему, но она смело отщелкивает крышку.
— Боже мой, там что-то есть? И никто не украл?
— Кому это нужно? — хихикает Эмма, шарясь внутри пыльной коробки без внутренностей. — Странно, что лифт за сорок лет ни разу не ремонтировали. Я думала, это делают чаще.