Моя голова лежит на ее коленях, слезы и сопли пачкают ткань, но всем почему-то пофиг. Происходящее успокаивает, будто я дома у деда оказалась — только там мне бывало так хорошо.
— Да наметилось важное мероприятие через неделю. Мы очень долго ждали одобрения и внезапно получили. Вот я и сорвалась. Да и Милан надоел.
Милан надоел? Я глухо смеюсь и тут же покашливаю.
— Но я надеюсь, ты меня не бросишь? — вдруг говорит Робертовна.
— И зачем я вам? — от удивления даже заставив себя подняться, я сажусь в кровати и скрещиваю по-турецки ноги. Робертовна тоже.
Потом она делает жест рукой, мол, что-то вспомнила, и, медленно покачивая бедрами, идет в коридор. А возвращается уже с двумя бокалами и бутылкой.
— Я ведь купила просекко! Повод есть, так что открывай.
Она подбирает мечущуюся из угла в угол от недостатка внимания Фелю и плюхается обратно на кровать.
— Зачем-зачем, — ворчит под нос Эмма, — ты мне нужна. Я обещала, что ты работаешь до августа. Так и будет. Знаешь, я посмотрела на итальянских женщин, и у них у всех есть ассистентки. Не такие, как у меня в журнале, а просто милые девочки — с сумочкой, с собачкой, в костюмчике. Очень мне это понравилось, так что будешь моей ассистенткой.
Звучит безапелляционно, но я как-то и не собиралась возражать. Да хоть трубочистом. Только…
— А жить можно к деду вернусь?
Эмма смотрит на меня долгим печальным взглядом, и я думаю об их с дедом истории. Вот как никогда понимаю кого-то. Как же больно им, наверное, было!
В голове крутятся его слова… как там? Ртуть в легких? Сердце из груди?
Все так, именно так, деда.
— Не хочу его….
— Я поняла, — перебивает меня Эмма довольно жестко.
После мы чокаемся и пьем просекко — один бокал за другим. Эмма рассказывает совершенно скучные истории про показы, магазины, скидки и что-то там еще. То ли сезон сейчас модный, то ли не сезон — я не запоминаю, но ее болтовня успокаивает.
— Пошли-ка на смотровую. — Чуть подвыпившая Эмма тянет меня за руку, а я хмурюсь и сопротивляюсь.
— Как? На крышу?
— Не-ет! Пусть на крыше Карлсон живет, а мы… Погоди, а я что, ключи от смотровой тебе не оставила?
На мои мотания головой она закатывает глаза, а потом накручивает на голове какой-то тюрбан, осматривает меня и решает, что — дословно — «так дело не пойдет». Робертовна на моих глазах беспощадно потрошит чемодан и кидается в меня юбками, платьями, кофточками.
Мы закрепляем каждую примерку тонким «дзынь» и громко хохочем. Я то и дело кривляюсь, меняя странные наряды, а Эмма вечно хлопает в ладоши и восхищенно вздыхает. В итоге я остаюсь в красном шелковом платье, конверсах и с тюрбаном Эммы на голове. Она каким-то неведомым образом оказывается в моих рваных джинсах и дедовой футболке. Кстати, Робертовна в отличной форме. У нас даже размер примерно один, так что обмен проходит успешно.
Чтобы закончить образ, я плету Эмме две косички, пока она открывает очередную бутылку. Это странно и неожиданно, но рядом с ней я ощущаю такой подъем на душе, что я… да я, кажется, уже люблю просекко!
— Теперь куда? — спрашиваю я, размахивая бокалом, и пара капель падает на пол, а Феля тут же слизывает их.
Эмма достает связку ключей и ведет меня к вечно запертой двери, которую я считала кладовой.
Но-ни-хрена-ж-себе!
Да у меня челюсть отвисает, когда двери разъезжаются, и я понимаю, что жила в... десятой части квартиры? Ну, где-то так.
— Это что?
— Это моя половина, — скромно обзывает свои хоромы Эмма.
— А это… — Я оглядываюсь назад, откуда мы пришли.