При мысли, что мы тут можем зайти слишком далеко, у меня сводит низ живота, и я решительно повторяю про себя: «Шурик, Шурик, Шурик!». Дантес тут же в фантазиях получает круглые очки, рубашку в клеточку, зализанные волосы и серые брюки с кривой стрелочкой.
Так-то лучше! Я почти удовлетворена. Шурик — это не секс, Шурик — это «Операция «Ы» и «Кавказская пленница».
— Эм-м, может, хоть отвернешься, пока я спрячусь под воду?
Ну а что не так? Перед Шуриками вообще-то не раздеваются. С ними поют «Где-то на белом свете».
— Что я там не видел? — он уверенно улыбается, облизывает кончиком языка уголок губ, и я отчетливо различаю чертят в его взгляде.
Нет, он не отрицает вероятность того, что загребущие руки доберутся до моего тела, хоть и обещают на словах иное. А у меня нет сил спорить.
Я рычу и про себя, и вслух, скидываю халат, а Дантес тут же со стоном подается в мою сторону.
— Не-а, прости, но сиди смирно, — почти шепчу, глядя назад через плечо. — Ты же поговорить пришел. Тем более справку я так и не сделала.
— А я уже заразился всем, чем мог, плевать!
Он снова дергается вперед, но нет.
— Тш-ш, знаешь… — Я чувствую удивительную уверенность в себе.
Меня странным образом отрезвляет тот факт, что «ручная» работа Шурика оказалась не самой впечатляющей, а секс в лифте не дотянул до идеала, хоть и был восхитительно хорош. Потому что я хочу большего! И если уж мне суждено пережить всего парочку таких актов прелюбодеяния, то они обязательно должны того стоить.
— Я тут вспомнила один из пунктов нашего договора, — произношу томным голосом, снова обернувшись к Дантесу, что пускает слюни на мое обнаженное тело. У него подрагивают руки и, кажется, вот-вот задрожит губа, как у малыша, которому не дают сладкое. — Про то, что, если ты пустишь на кухню другую женщину, я смогу просить, что захочу...
— Да? Ну так я...
— Ну так я уверена, что та Иришка с рыбным соусом на кухне была. И сегодняшняя барышня тоже.
— Я не...
— А-ах, — я не сдерживаю полустон, когда делаю шаг в горячую воду. Тут же кожу покрывают блаженные мурашки, а Дантес за моей спиной определенно сходит с ума от этого вида, судя по звукам.
И да! Спасибо, спасибо, приседания! Спасибо ездовая собака Офелия! Моя задница и правда хороша, особенно в такой позе.
Я опускаюсь в воду, надеясь, что хоть немного грациозна, и сгребаю пену, устраиваясь поудобнее. Даже кладу руки на бортики, будто царица египетская. Теперь бы не выкинуть что-то глупое — с меня станется чихнуть или поскользнуться.
— Сегодня, что бы я ни делала, ты и пальцем ко мне не прикоснешься.
Я выгибаю бровь, пока Дантес пытается осознать произошедшее. Он мелко кивает, сглатывает. Он уже точно не пьян, но явно загружен. Он думал обо мне несколько часов подряд и теперь на грани, а я совсем не помогаю ему расслабиться.
— Ты слишком суетился, понимаешь?
— Я делал все…
— Я говорю, — улыбаюсь ему и склоняю голову набок, — слишком. И в лифте тоже.
— По-моему, я разбираюсь в этом…
— А ты когда-нибудь пробовал иначе?
— Не зли меня, а то…
— Ой, да кому ты нужен, чтобы тебя злить! — Я закатываю глаза и глухо смеюсь, потому что в голову неожиданно приходит идея, которая мне нравится.
Этот тип щелкнул меня по носу со своей-моей справкой. Он пригрозил, что я «ходить не смогу». Обжимался со всякими, а потом потянул меня за угол, чтобы по-быстрому перепихнуться. Да пошел он!
Я зла. И коварна.