— Если станет плохо, в следующий раз вызывай скорую.
Дантес говорит спокойно, но его невозмутимость обманчива. Истина в мелочах: я замечаю, как он резко хватает ноутбук, как размашисты шаги, уводящие его от меня, как напряжена спина, которую сразу хочется расслабить массажем и…
Да, блин, о чем я? Это гребаное помутнение, отрава, я двинулась рассудком! Я ненавижу соседа сверху, который трахает все, что движется.
И никак не трахнет тебя.
— Вот и иди! — кричу я ему вслед, пока тот обувается. — Тебя как раз заждались потасканные подружки, пропахшие рыбным соусом!
Чтобы не терять запал, я представляю, как он имеет вчерашнюю Иришку на том же столе, где чуть было не трахнул меня. От ревности — а это уже точно ревность — в глазах белеет. Мне реально становится плохо.
— Вообще не понимаю, зачем вожусь с тобой, — рычит мудак, затягивая шнурки так, что они вот-вот порвутся.
— Тик-так, поспеши, а то пропустишь минет на ужин. Лучше тебе точно ничего не приготовят.
— Тупая малолетка, у которой вместо мозгов зефир, — нашептывает под нос, собираясь хлопнуть дверью, а я ловлю ее на лету, чтобы выскочить следом.
— Ты даже мизинца моего не стоишь!
Кого ты пытаешься убедить — его или себя?
Я ловлю свое отражение в стеклянных панелях на стене — в одном белье, босиком, с мокрыми волосами. Кто за кем бежит?
— Сиськи бы отрастила сначала, — зло выплевывает мудак, когда створки лифта разъезжаются в стороны.
— Тебе нравятся мои сиськи! — ору я ему в ответ что есть сил. Как же прекрасно, что на этаже всего одна квартира. Моя. Иначе ролик про орущую пигалицу в трусах уже облетел бы весь интернет.
А Дантес застывает, сделав шаг вперед. Ровно посередине. Лифт не уедет, если он не подвинется.
Стук-стук-стук.
Это галлюцинации.
Шерк-шерк-шерк.
А вот это уже нет. С этим звуком его рвотно-белоснежные кеды цепляют ковровое покрытие между нами.
Бдыщь!
Так притягиваются тела, и сталкиваются молекулы.
— Ой! — это срывается с моих губ, когда Дантес затягивает меня в лифт и, подкинув вверх, усаживает голой задницей на поручень.
Он жмет кнопку «стоп», едва лифт начинает движение, и сминает ладонями мою грудь через ткань.
— Нравятся, — подтверждает, разговаривая явно не со мной, растирая большим пальцем чувствительные соски.
— А ты мне нет. — Тут не отрицаю, что больше похоже на писк, чем на достойный протест.
— Врешь, — с довольной рожей заключает Дантес.
— Но диктофон… — звучит мой последний довод.
Он мотает головой, облизывая яркие губы.
Уже плевать, что верхняя тоньше, да?
— Я, Александр Николаевич Дантес, — повторяет он проникновенным голосом, от которого по телу волнами растекается возбуждение и закипает кровь. — Пальцем не притронусь к Александре Сергеевне Пушкиной без ее прямого приказа, — глядя на мой рот, он с каждым словом сокращает и без того смешные миллиметры между нами и наизусть повторяет текст. — Без ее личной просьбы или…