Стук. Стук. Стук-мать-его-стук.
Мы начинаем дышать одинаково тяжело. Его взгляд прожигает мои губы, и они раскрываются. Кончик моего языка сам собой показывается наружу и тут же становится блаженно-прохладным, скользит по пересохшей коже, трогает трещинку на нижней губе и прячется обратно. Я знаю, что сделала это специально, но не могу контролировать происходящее.
Стук-стук-стук.
Мы могли бы сейчас трахаться. Он бы подхватил меня под бедра и прижал к стенке лифта.
Стук-стук-стук.
Надавил бы на спину, толкая к себе, и потянул за волосы, оголяя шею.
Стук-стук-стук.
Поцеловал губы, потом линию челюсти, спустился бы к груди.
Стук-стук-стук.
Я бы почувствовала жар — его и мой между ног, и это было бы настолько невменяемо раскаленно, что на глазах выступили слезы.
Стук-стук-стук.
Я бы выгибалась ему навстречу, целовала шею. Он бы оказался нереально вкусным. Это все было бы нереально вкусно.
Стук-стук-стук.
Из горла снова скулеж — как он заколебал!
Стук-стук-стук...
Этот стук. И качающаяся над головой люстра.
Я открываю глаза, непонимающе глядя наверх, а затем с воем переворачиваюсь на живот. Это все было у меня в голове — как предсказуемо. Нет никаких «этих парней», нет лифта. Нет стука и скулежа.
Хотя… этого как раз в достатке.
Сосед сверху снова устроил оргию, и это меня уже порядком достало. Потому что каждую ночь вычурная позолоченная люстра в моей спальне приходит в движение, и с верхнего этажа доносятся ужасно громкие удары спинки кровати о стену. Даже сейчас там кого-то дерут так, что штукатурка сыплется на пол.
Я всегда представляла себе разных парней, невозможно не представлять, когда такое творится у тебя над головой. Но пришла к выводу, что наверху живет кто-то вроде раскачанного Джейсона Момоа, к которому толпами валят женщины, дабы он осветил их своим причиндалом.
Со стуком разобрались, а теперь на предмет скулежа.
Я отрываю лицо от подушки и смотрю направо: оно опять делает это. Вытаращив глаза так, что должны полопаться все капилляры, с подобием натянутой улыбки на глупенькой морде белоснежная мальтипу Офелия Вельвет Флауэр самозабвенно дерет плюшевого бобра. Ее ярость столь не прикрыта, а страсть неподражаемо огромна, что собака скулит и подвывает, сходя с ума от любовной агонии. Она явно альфа в паре.
И вот это финиш.
В этом доме трахаются все, кроме меня!
Утро радует мигренью, недосыпом и странным тремором от ночных приключений. И я не про секс, к сожалению. Точнее, не про реальный. Всю ночь вместо блаженных снов про мягкие облака меня так или иначе посещали эротические видения. И всегда за мной и моим страстным Джейсоном Момоа наблюдала проклятущая мальтипу Офелия.
Трахаться на глазах у собаки с воображаемым мужиком — это дно. А проснуться не от поцелуев, а от липкого языка желающей поссать собаки — это днище.
Я встаю, переодеваюсь в самые удобные лосины, натягиваю толстовку и ловлю по дому героиню-любовницу, которая снова переключила внимание на бобра.
— Офелия, мать твою, ко мне!
Еще десять минут борьбы со шлейкой, и мы победили.
Ну а в лифте я встречаю привычную картину: помятая барышня лет двадцати с явными признаками низкой социальной ответственности. Мы с телками моего соседа Джейсона хорошо синхронизированы. Они, как правило, оказываются выдворены из квартиры примерно в восемь утра, а это время Офелии метить территорию.