— Тогда зачем тебе я? — кричу я, в отчаянии срывая голос, и пихаю в плечо.
Почему он такой тупица?
— Ну как же зачем. Чтобы любила, — Дантес целует меня в правую щеку, — кормила, — целует в левую, — и никогда не отпускала.
Что, блин? Он хочет стать султаном, мать его?
— Ты же хотела, чтобы я был твой? Или что ты там мне шептала?
Хочу. Тебя. Себе.
Я ведь и сейчас хочу, а он улыбается с обезоруживающей нежностью, и меня трясет. От его тупого дегенеративного бреда.
— Значит, хочешь, чтобы я тебя любила, а сам будешь любить ее?
Мой мозг сейчас взорвется!
— Да. Так и будет, представь. — Его Мудачество вернулось и тихо смеется надо мной. — Ты деда любишь?
— Чего?
А вот это неожиданный поворот.
— Ну, блин, деда своего любишь?
— Люблю.
— Больше жизни?
— Да.
— А меня?
— Чего?
— Меня любишь? — спрашивает он в лоб и играет бровями. — Да не выделывайся, Пушкина, давай правду.
— Люблю, — сдавленно шепчу я и на душе даже легче становится.
Я это сделала. Сказала ему. А теперь могу его этим словом до синяков исколотить.
— И одно другому не мешает? — придурок продолжает нести ерунду.
— Не мешает конечно, он же мой дед!
— Вот и мне ничего не мешает любить Машу и тебя.
Я хватаю ртом воздух и начинаю скулить. Прижав руки к щекам, я опускаюсь на корточки и сажусь на пол, прямо в какую-то жижу типа брусничного соуса.
— Ты чего? — недоумевает Дантес.
— Так не должно бы-ы-ыть, — завываю я. — Я хочу, чтобы ты только меня лю-лю-люби-и-ил!
Все, привет истерика.
— А у вас там дети... се-семья... Я-я не хочу...
— Саш, давай еще раз. Ты тупишь, — беспощадно перебивает меня Дантес. Усевшись прямо напротив, он достает что-то из моих волос — это руккола — и пихает ее себе в рот. Медленно жует, думает о чем-то, глядя в потолок, а потом продолжает: — У тебя есть сестра. Соня, кажется. Ты Соню любишь?