Золото, персик и нежнейшая синева, разлитые по небу. Умытая росная даль, терпко пахнущая травами. Тёмная полоса моря вдалеке.
«Сегодня — обязательно, — пообещала я ему. — Сегодня я приду».
В последний раз окинула жадным взглядом окоём и спустилась во двор, откуда направилась в сад.
И словно попала в другой мир. От светлого простора — к сумраку, изгородям и густым кронам, заслоняющим высокое небо. От заливистой утренней песни неведомой пташки — к мягкой, таинственной тишине. От вольного ветра — к запахам влажной земли. От тепла солнечных лучей — к зябкости тени.
Кутаясь в шаль, я неторопливо шла между деревьями прямо по траве. Подол и туфли промокли от росы, но меня это мало беспокоило.
«Вот здесь так и просится рокарий, а оттуда лучше пересадить настурции — им нужно больше света. И обязательно обработать виноград: его, похоже, опять одолевает не до конца побеждённая Оливером напасть. И подвязать розы, если это, конечно, розы. А заодно узнать, почему на них нет цветов. Или есть?»
Я присмотрелась к одному из кустов: кажется или внизу, почти в траве, на нём и впрямь светилась маленькая розочка?
Стоп. В каком смысле светилась?
Я моргнула раз, другой. Очень медленно, готовясь в любой момент шарахнуться назад, приблизилась к кусту и опустилась на колени.
У самого ствола, за переплетением ветвей с острыми шипами и впрямь светился голубой огонёк, одновременно похожий на язычок природного газа и на цветок чайной розы.
— Невозможно.
Закусив губу и мысленно поминая собственные слабоумие и отвагу, я медленно потянула руку к огоньку. Шипы неприятно царапнули по коже, но пальцы были уже в миллиметре от трепещущих лепестков.
«Интересно, я что-нибудь почувствую?»
Кожу лизнуло прохладное и щекотное пламя.
— Ауч!
Я отдёрнула руку — на подушечке указательного пальца набухла капля крови. А огонёк вдруг вырос и превратился в крупную сине-голубую розу, запустив цепную реакцию.
Такие же розы стали стремительно распускаться и на других ветках. Миг — и синий цветочный огонь охватил весь куст. Со скоростью степного пожара побежал по изгороди, перекинулся на ветви яблони, тиса, падуба. Деревья и кустарники вспыхивали цветами, как спички; вот зажглась крепостная стена, вот лазурные огоньки побежали по камням донжона, оплетая их, будто волшебный шиповник в сказке о Спящей Красавице.
«Офигеть!»
— Невероятно!
Кобальтовая вспышка на самом кончике шпиля отпечаталась на сетчатке тысячелепестковым цветком. А когда я проморгалась, уже ничего не было. Ни объявшего замок сине-цветочного пожара, ни огонька у корней. Только тихий и тёмный утренний сад.
«Вот это меня глючит».
Я поняла, что сижу на земле, а рот у меня совсем неаристократично приоткрыт. Вернула челюсть на место и на всякий случай ущипнула себя за запястье.
Боль была вполне реальной, да и место укола неприятно саднило.
«Галлюциноген на шипах? — гадала я, заматывая раненый палец носовым платком. — Или листья испаряют какую-нибудь дрянь?»
Я вспомнила рассказ Оливера о жути и нервно хихикнула: нанюхаются всякого, а потом пугают. Неуклюже поднялась с травы, машинально отряхнула юбку и пошла к замку.
Надо было переварить увиденное, потому что пока у меня не было даже идей, как к нему относиться.
Глава 39
«Это или жёсткий глюк, или какая-то мистика».
Я без настроения ковырнула воздушный омлет: после утренней истории есть расхотелось напрочь.
«И в обоих случаях рассказывать об этом чревато: сочтут ещё чокнутой. Да и некому рассказывать, по большому счёту. Только Оливер, пожалуй, не усомнится, но блин. Когда мы гуляли по саду, он эти кусты упомянул лишь в истории про жуть. А так и мимоходом не вспомнил, хотя об остальных растениях целую лекцию прочёл. И как ему теперь доверять?»