«Да какую же девицу я, сам того не зная, отбил у его величества?!»
Но с королями не спорят, и на следующее утро лорд Каннингем совершенно неожиданно для всех покинул столицу.
Он знал, что встретит холодный приём. Но что стало для него подлинной неожиданностью — это перемена в Мэриан. Если говорить выспренним, поэтическим языком, осиянный солнцем свободы скромный бутон распустился в дивную розу — почти такую же, как те, что вовсю цвели в саду старого замка. Беда лишь в том, что характер этой розы остался всё таким же колючим. Более того, она перестала это скрывать, без тени смущения демонстрируя поистине мужскую твёрдость и ум.
Восхитительная и недоступная, как древняя богиня луны, она, сама того не желая, разбудила в Каннингеме охотничий инстинкт. И то, что прежде он собирался совершить по воле короля, стало для него вопросом принципа.
Он обязан был объездить эту свободолюбивую кобылку. И нашёл быстрый и действенный способ это сделать.
— Утром, моя дорогая, — шептал он ей в нежное ушко, — вы поймёте, как были глупы, отказывая мне, и сколько удовольствия упустили из-за своего нелепого упрямства. Конечно, вы не смиритесь сразу, но после простите мне эту военную хитрость. Потому что вы моя, Мэриан. Только моя.
И полубессознательная Мэриан рвано вздыхала под ласками: пускай разум её спал, отзывчивое тело было близко к тому, чтобы наконец принять жаждущую плоть. Однако он сдерживался, не желая забрать всё удовольствие себе. Наоборот, он хотел разделить его, показать упрямице, что супружеский долг отнюдь не обязанность, а наслаждение.
Заставить её навсегда забыть о чужих объятиях, неважно — случившихся или ещё нет.
— Моя Мэриан.
И вдруг он вздрогнул. Что-то изменилось в комнате, откуда-то дохнуло льдистой опасностью, приглушающей жар телесной страсти.
«Что такое?»
Он с крайней неохотой отвлёкся от шёлковых бёдер Мэриан, мазнул взглядом по спальне, смутно освещённой плывшей над морем луной, и застыл.
В дальнем углу комнаты тревожно мерцал призрачный язычок голубого пламени.
«Пожар?»
Но обычный огонь горит золотым и рыжим, и от него не должно так явственно веять холодом.
«Что за дрянь вздумала мне мешать?»
Донельзя раздражённый, Каннингем текуче встал с постели. Не смущаясь собственной наготы, взял с прикроватной тумбочки подсвечник и угрожающе двинулся к огоньку. А тот, словно испугавшись, начал на глазах съёживаться и наконец погас — именно в тот момент, когда Каннингем подошёл к углу.
«Вот же сволочь! — ругнулся лорд, чувствуя, как настроение к плотским утехам утекает песком сквозь пальцы. — Откуда только он взялся?»
Ответа, разумеется, не было, и, на всякий случай пятясь, Каннингем вернулся к кровати.
Успевшая продрогнуть Мэриан лежала на боку, подтянув колени к груди. Длинные светлые волосы укрывали её серебристым плащом, и у Каннингема невольно сжалось сердце: такой хрупкой и беззащитной была её красота.
— Где твои шипы, роза? — пробормотал он, склонившись над женой.
И немедленно распрямился, услышав тихий, но настойчивый стук в дверь.
«Что опять такое? У кого хватило наглости тревожить хозяйку глубокой ночью?»
Стук повторился.
«Выгоню без рекомендаций».
Каннингем безошибочно поднял брюки из лежавшей на полу тёмной груды и, натянув их, подошёл к двери одновременно с новым стуком. Резко дёрнул ручку и очутился нос к носу с Джеймсом Райли.
— Что тебе нужно? — Говорить с угрожающим раздражением и не моргать ослеплённой совой от ударившего по глазам света свечи было непросто, однако Каннингем справился.
— Доброй ночи. — Было невозможно разобрать не привыкшими к свету глазами все нюансы выражения лица Райли, а голос его, как обычно, звучал с раздражающей сдержанностью. — Я только хотел убедиться, что с леди Каннингем всё хорошо.
— С ней всё прекрасно, — процедил Каннингем, — и держать свечку не требуется. Ступай.
Однако Райли остался, и от следующей его фразы дохнуло таким же холодом, как от странного голубого огонька совсем недавно.