— Это… бесполезно, — произносит с ноткой отчаяния.
— И все же мы попробуем. В крайнем случае — выговоришься.
— Мне есть с кем обсудить свои печали, — пытается быть невежливой.
— С кем? С подчиненными? — дерзко хмыкаю.
— У меня есть близкие люди, Таисия. А Вы, — делает акцент на обращении, — слишком много на себя берете. Простите мою прямоту, но это так. Прошу Вас, закончим этот цирк.
— Хорошо, — пожимаю плечами. — Только самый близкий тебе человек сидит неподалеку. И он единственный, с кем ты так ничего и не обсудила.
— Я пыталась! — восклицает нервно. — Много раз пыталась! Все, хватит…
— А я в каждом разговоре слышу твое имя. Он даже сам не осознает, как часто его произносит. Ты у него под кожей. Все, что его окружает — создала ты. Уверена, он даже рубашки носит из тех, что выбирала именно ты. Подсознательно, потому что они удобнее и смотрятся лучше. Но что меня добило — он пользуется духами, которые ему даже не нравятся. Угадай, почему?
— Не нравятся? — растерянно моргает. — Он так хвалил аромат, что на следующий день я купила еще одни, пока в продаже.
— Лимитированная коллекция, я знаю. Если ты это не сделаешь, я начну смотреть на него другими глазами. Уже не как на приятного в общении мужчину, а как на мужчину. Я буду медленно, но планомерно вытравлять тебя из него. И начну с чертовых духов, которые напоминают мне о бывшем. А в конечном итоге перетащу все его внимание на другой бизнес. Ты останешься тут одна.
— Этого никогда не случится, — говорит убежденно и решительно встает. — Ты слишком плохо его знаешь для подобного вывода. — Меняемся местами.
— Он бизнесмен. Какая ему разница чем заниматься?
— Огромная. Он любит все эти амурные дела, — говорит весело. — Посмотришь на него — серьезный мужик. Грозный, суровый, — пыжится и качает головой. — На самом деле ему нравится копаться в грязном бельишке не меньше моего. Иначе он бы не стал ежедневно часы напролет слушать мою трескотню. Такой любви просто не существует, у всех есть предел терпения.
— Ты встречаешься с кем-нибудь?
— Нет, — морщится. — Поначалу даже думать было противно. Спустя год, может, чуть больше, решилась. Согласилась на свидание, приехала даже. Поулыбалась комплиментам, приняла цветы. Отдала их ему обратно и ушла, не потрудившись объяснить причины.
— И в чем причина?
— Он не Богдан, — ведет плечом и опускает взгляд на свои руки. — Никто и никогда не будет так хорош, как он. И даже если когда-нибудь я все же решусь на романтические отношения с другим… это все не то.
— Почему? Вдруг кто-то окажется лучше?
— А мне не нужен лучший из мужчин. Мне нужен мой, — говорит печально и через силу улыбается. — Каждый вечер в постели он меня обнимал. По-хозяйски так, со спины, чтобы мне было максимально неудобно с его рукой под ребрами. Поворчит, что волосы щекочут лицо, я уберу. Целый ритуал, — тихо фыркает и я вместе с ней. — Потом уткнется носом в шею и спросит. Каждый раз один и тот же вопрос. Знаешь, что я люблю в тебе больше всего? Я говорю, что? И каждый день слышу новый ответ. Каждый! Он ни разу не повторился. Если успеваю провиниться, он это припоминает. Или отмочит какую-нибудь глупость вроде «как ты напеваешь, одеваясь». Но это ведь неважно, понимаешь? Важно то, что каждый день перед сном я слышала слова любви. Ну кто еще так будет делать? А счастье, оно ведь в мелочах.
— Зачем тогда?
— Зачем я ему изменила? — переспрашивает немного охрипло, а я киваю. — Он не поймет. Ты — тем более.
— Попробуй объяснить.
— Хорошо, — кивает и собирается с мыслями. — Он рассказывал тебе об аварии?
— Нет, только сам факт.
— Еще бы. Тяжело признавать, что был неправ, особенно такому упертому барану, — фыркает раздраженно. — Мы как обычно задержались на работе, собирались ехать домой. И тут он вдруг вспоминает, что не забрал какой-то сюрприз для меня. Говорю, Богдан, потом, завтра. Поздно уже, весь день снег шел, до дома будем вечность добираться. А он на своем — поеду и все тут. Уже вызвал тебе такси. Спать не ложись, жди. Тебе точно понравится. Как считаешь, мне понравилось? — спрашивает, вскинув подбородок.
— Уверена, что нет, — отвечаю осторожно, чувствуя, как она раскаляется.
— Совершенно верно! Поначалу я была в шоке. День или два. Не понимала всей серьезности ситуации. Потом его врач начал объяснять. Популярно.
— Селиверстов, — закатываю глаза.
— Именно он. По полчаса мог втирать мне, как все плохо. Да еще и по несколько раз на дню, пользуясь тем, что я сидела в палате с утра и до тех пор, пока не выгонят. Чудовищное давление. И, что самое ужасное, я ему верила. Когда на вторые сутки Богдан не очнулся, я ему поверила. Как и его друг.
— Общее горе объединило? — пытаюсь подвести ее к сути, но Виолетта хмыкает: