Руслан поджидает у приоткрытой двери. Мокрые после душа волосы, гладко выбрит, одеться не потрудился. Банный халат глубокого темно-синего цвета выгодно подчеркивает голубые глаза, но запахнуться мог бы и поплотнее, а не являть миру, то есть, мне, подкачанную грудь, покрытую короткими темными волосками.
— Проходи, — бросает коротко и отходит вглубь прихожей. — У нас небольшой погром, не успел убраться.
— Ты хотел сказать, вызвать клининг, — поправляю, закрывая за собой дверь.
— Как будто есть разница, — закатывает глаза. — Если бы эта свиристелка не заработала постельный режим, заставил бы ее.
— Кто там? — кричит дочь из недр явно не маленькой квартиры. — Мама⁈
— Мама, кто еще! — рявкает Руслан через плечо.
— Откуда я знаю⁈ Твоя шизанутая⁈ — огрызается дочь.
— Скандалите? — хочу спросить печально, но улыбку сдержать не получается.
— Рад, что это доставляет тебе столько удовольствия, — ехидничает бывший.
— Не это, — улыбаюсь уже не сдерживаясь.
— Тут я с ней солидарен, — морщится Руслан. — Дождалась, пока я заберу Юлю, думала, походу, что с ее помощью переубедит меня. Лучше б уехала, когда говорил.
— Я ее шмотки с балкона швыряла, — хвастает дочь, появляясь в прихожей в пижаме, которую дарила ей я.
— Брысь в кровать, — шикает Руслан.
— Утку ты мне не поставил, — ерничает Юля и семенит ко мне. Обнимает и быстро отстраняется. — Брр! А там что? Так пахнет вкусно!
Отдаю ей пакеты, разуваюсь, расстегиваю куртку. Руслан галантно помогает ее снять, вешает в шкаф.
— Это оно? — ахает дочь, заглянув во второй пакет. Вчера похвастала ей новым платьем, которое купила к свадьбе, пообещала показать. — Померяй!
— Попозже, Юль. Как ты себя чувствуешь?
— Буду лучше, когда ты померяешь!
— У тебя точно сотрясение? Уж больно ты бойкая, — ворчу и прохожу вслед за ней, озираясь по сторонам.
Должна признать, вкус у Виктории есть. Или у дизайнера, что более вероятно. Стильно, функционально, светло. Правда, пустовато. Комнаты выглядят какими-то необжитыми.
Прохожусь по гостиной, совмещенной с кухней, и только после этого начинаю замечать детали, вроде чистых пятачков на пыльной мебели. Провожу по одному пальцем, а Юля, заметив мой жест, презрительно фыркает:
— Эта шиза разбила все, что билось. Папа вчера до ночи осколки убирал, в обуви ходили. А такой милой казалась, — вздыхает и морщится. — Пойду обратно в кровать. Когда долго стою голова трещать начинает… а лежу, вроде норм, как будто и ничего…
Снова иду за ней по пятам, машинально поправляю ее одеяло, прежде чем устроиться на краешке кровати.
— Спасибо, что приехала, — произносит дочь через силу и я успеваю увидеть, что она смотрит на дверь за моей спиной. Оборачиваюсь, но Руслан успевает спрятаться.
— Шпаргалка есть? — хмыкаю беззлобно.
— Да блин, — снова морщится Юля. — Я правда рада, мам. Ну, что ты… не ненавидишь меня.
— Но вины за собой не чувствуешь, — слабо улыбаюсь, хотя слышать это горько.
— Да не то чтоб… ну просто ты тоже так себя вела… да, она оказалась стервой, но могла бы быть такой, какой хотела казаться. А ты не могла знать наверняка. И плохо к ней относилась только потому, что папа выбрал ее.
— Юлия! — рычит Руслан, а дочь театрально вздыхает.
Могла бы я, конечно, рассказать ей все. Открыть глаза на то, что ее папочка не так уж и благороден. Что ходил налево месяцами, в чем не постеснялся признаться. Но зачем? Чтобы она разочаровалась еще и в нем? Сделать плохо близким, чтобы самой выглядеть лучше? Я не из таких людей.