— Поясни, пожалуйста, — просит через силу.
— Мы из больницы. Юля попала в аварию, — даю короткий ответ, сильно сомневаясь, что он заслуживает хоть какой-то. — Мне холодно, — оповещаю и разворачиваюсь, направляясь к лифтам.
А он… он выходит на улицу.
Кажется, будто остатки твердой почвы из-под ног выбивают. Кое-как захожу в лифт, едва сдерживая слезы. Креплюсь, пока поднимаюсь, быстро открываю дверь, захожу и, хлопнув ей как следует, отпускаю тормоза.
Как же тошно! Больно! От всего!
Так паршиво мне не было с того дня, когда Руслан, собрав небольшую сумку, вышел за порог. Одиночеством и обидой буквально захлестывает, голову разрывает от мыслей, хочется одновременно крушить мебель и, свернувшись калачиком, лежать в самом темном холодном углу, подогнав окружение под внутреннее состояние.
Но выбрать не успеваю. Раздается громкий стук в дверь. Все еще плача, смотрю в глазок. В груди закручивается вихрь из негодования, возмущения и, как ни парадоксально, радости. Распахиваю дверь и Марк, сделав широкий шаг, отпускает большой бумажный пакет, за которым, видимо, вернулся в машину, и заключает меня в объятия.
— Почему ты не позвонила? — шепчет, очень крепко прижимая к себе.
— Ты был занят, — отвечаю со смертельной обидой.
Марк только вздыхает и, кажется, пытается раздавить меня.
— Я очень скучал, — проливает бальзам на мое израненное сердце. Отпускает меня, и я делаю глубокий вдох. Вытираю слезы, глядя куда-то ему в живот. — Что с Юлей?
— Рука сломана, сотрясение. Поправится.
Марк шумно выдыхает и, зажав между ладоней мою голову, целует в макушку.
— Я привез ужин. Голодная?
— Нет.
— А меня покормишь?
— Заходи, — мямлю и, скинув балетки и забрав пакет, иду с ним в кухню.
Ставлю на стул, заглядываю, а там помимо еды очаровательный маленький букетик. Достаю и сую в него свой опухший от слез нос.
— Его можно поставить в чашку, — говорит Марк, обняв меня со спины. Сложно не заметить, что последний подаренный им букет я пристроила в кастрюле. Но мало кто догадается сделать так, как он. — Прости, что меня не было рядом.
— Мог бы. Если бы не отменил массаж. Снова.
— Тась, я бегаю, как ужаленный. И так будет еще какое-то время, там слишком много дел. Я же предупреждал.
— Неважно.
— Неважно, что предупреждал? — прыскает, пытаясь пошутить.
— Неважный разговор. Никто никому ничем не обязан, я прекрасно это понимаю. Что разогревать?
— Ничего. Обними меня. — Проворачиваюсь в его руках и кладу кисти на плечи, свесив пальцы так, чтобы не касаться спины. — Разве так обнимают?
Я не могу себя пересилить, все еще ужасно обидно. Тогда он сам обвивает моими руками свою шею и вновь опускает их на мою спину. Скользит ниже и прижимает к себе.
Понятно. Приехал спустить пар.
Так с этого противно становится, что я спускаю руки к его груди и давлю, вместе с этим отступая.
— Я не хочу, — говорю сухо, глядя в сторону.
— Мне уйти? — спрашивает после паузы.