— Выпендрежница, — закатывает глаза. — Макс такой же стал. Признавайся, в меде дают какие-то семинары по надменности мимо программы?
— А ты не чувствуешь гордость за хорошо проделанную работу? Когда самому себе кажется, что прыгнул выше головы?
— Пожалуй, — соглашается, задумавшись.
— У будущих врачей это ощущение появляется еще в вузе. Колоссальная нагрузка. Справился — уже герой. Но ты можешь расслабиться, я еле тянула, так что манией величия не страдаю.
— Почему?
— Так я забеременела еще на первом курсе, — бормочу, просматривая листы. — Могу их забрать? — Богдан кивает, я убираю выписку в один из пакетов и продолжаю беседу: — Думаешь, про сон я шутила? Как бы не так, я реально не спала все годы учебы. А потом, видимо, долго нагоняла упущенное, — добавляю невесело, — раз не заметила, что муж месяцами ходит налево.
Берем по чашке кофе, устраиваемся за столиком у большого окна, не прерывая разговора.
— Месяцами? — озадаченно и расстроенно переспрашивает Богдан, вытягивая в проход ногу.
— Да уж… — бормочу и опускаю взгляд, прокручивая на столике чашку. — Я не знаю, как другие женщины в аналогичных ситуациях догадываются, что что-то не так. Для меня все было как обычно. Муж много работает, сильно устает. Так было не в последние месяцы, так было почти с самого начала. Может, она не первая, просто к ней он решил уйти. Я не спрашивала, не хочу знать ответ.
— Даже не представляю, как ты с этим справилась. Виолетта изменила мне только один раз, о чем рассказала сама, едва меня выписали из больницы. И я сразу же подал на развод, даже слушать ее не стал. Пока я боролся за жизнь, она не потрудилась даже побороть соблазн. Какие могут быть оправдания?
— Не хочу ее выгораживать, но… — слабо морщусь и смотрю в его светлые голубые глаза, — не будешь злиться?
— Без понятия, — немного нервно прыскает.
— Ситуация совершенно другая, я не сравниваю, — предупреждаю и делаю глоток пристывшего кофе. — Когда серьезно заболел папа… когда уже было понятно, что он не справится, что покинет нас, — прерываюсь, чтобы подавить слезы. Так много лет прошло, а печаль никуда не ушла. — Знаешь, о чем я думала? Как я буду без него? Вот как? Не как он там где-то на небесах. Я, тут, со своей болью утраты. Я же живая. Я-то еще чувствую. Да и в целом этот период — сплошной провал в памяти. Помню только страх перед неизбежным. Бесконечную беготню по врачам, больницы, его боль и собственную беспомощность. Повторюсь, я ее не оправдываю, она ужасно поступила. Но лично я мечтаю умереть в одночасье, а не медленно гаснуть на глазах у близких. Им — сложнее. Они остаются, — заканчиваю мысль и развожу ладони над столом.
Богдан шумно выдувает и откидывается на спинку стула, немного повернув голову в сторону окна.
— Я понимаю, что ей было тяжело, — произносит Богдан задумчиво. — Всю жизнь ее на руках носил, а тут вдруг стал беспомощным и жалким. Но это — эгоизм, — переводит взгляд на меня. — Тебе не кажется?
— В чистом виде, — легко соглашаюсь. — Но у медали всегда две стороны.
— Предлагаешь мне простить ее? — удивленно распахивает глаза.
— Нет, — отвечаю мягко. — Как я могу предлагать подобное?
— А ты? Ты бы простила, если муж изменил тебе всего один раз и глубоко раскаивался?
— Понятия не имею. Он извинился только несколько дней назад, — немного истерично прыскаю. — Мне сложно даже представить такую ситуацию. И я — женщина. Мы, как правило, более мягкие и уступчивые, особенно рядом с сильным мужчиной.
— То есть, да? — продолжает задавать один и тот же вопрос, на который у меня нет однозначного ответа.
— Вполне вероятно, — пожимаю плечами. — Была бы после этого счастлива с ним — не знаю. Зависит от количества усилий, которые бы он приложил.
— Почему тогда не покажешь ему то видео? Все пойдет именно по этому сценарию, уверяю тебя.
— А у меня к нему не осталось никаких чувств. Вообще. Он для меня — отец моей дочери. Я больше не воспринимаю его как мужчину, с которым потенциально могли бы завязаться романтические отношения. Он привлекателен, обеспечен, у него полно положительных черт, за которые я когда-то его полюбила. Но я уже люблю другого.
Богдан реагирует улыбкой на мое последнее откровение, а я, в шоке от самой себя, округляю глаза и закрываю рот ладонью.
— Все в порядке, — смеется тихо. — И я наконец-то понял, почему да, но нет.
— Не то, чтоб прям люблю, — бормочу оправдания, — скорее, влюблена. Немного. Мы слишком мало знакомы для чего-то большего.
— Я готов был сделать Виолетте предложение в тот же день, как встретил ее, — вспоминает с теплотой. — Очень долго за ней ухаживал. Неприлично долго, — повторяет сердито.
— Сколько? — любопытничаю и прикусываю губу.
— Больше двух лет.