— Я на месте, — сообщает Марк, подъехав за мной ближе к вечеру. — Не спеши.
Полностью готовая к выходу, топчусь в коридоре еще три минуты. Не хочу лететь сломя голову, слишком уж сильно это попахивает отчаянием. Степенно выплываю в подъезд, держа шапку в руке, и наталкиваюсь на Марка.
— Привет, — широко улыбается и вручает мне очередной букет.
У меня все вазы заняты. Как же это приятно…
— Спасибо, — закусываю нижнюю губу и отвожу взгляд.
— Чудесно выглядишь.
Снова благодарю, теперь уже с намеком на кокетство. Еще бы! Я потратила полдня, выискивая в интернете образы для свидания на катке. Леггинсы, юбка-солнце выше колена, подчеркнуть стройные ноги, короткий пуховик поверх романтичного свитера крупной вязки. Низкий хвост, легкий естественный макияж, на который я убила полтора часа. Марк просто напялил джинсы и толстовку и остался красавцем. Что б я так жила.
— У меня для тебя кое-что есть, — говорит уже в машине. Ныряет между сиденьями и выуживает с заднего новую пару чудесных белых коньков с большим красным бантом на связанных между собой шнурках и совершенно очаровательные розовые шерстяные носочки со снежинками. — Ничего особенного, учитывая тот факт, что у меня на складе такого добра навалом, но шнуровать тебя в прокатные было бы жлобством в чистом виде. Посмотрела? Убрать коньки… — Прыскаю, а он сует все обратно на заднее сиденье, целует меня, пристегивается и трогается. — Размер подсмотрел по твоей обуви, — отмечает вскользь.
Вот оно. Главный подарок — внимание к деталям. И он такой во всем. Открывает двери, помогает устроиться в машине, подставляет локоть, когда идем по улице. Не спрашивает, нужно ли мне что-то, комфортно ли мне, а каким-то необъяснимым образом улавливает сам. Я — расстегиваю куртку, он — регулирует температуру в салоне. Я бросаю взгляд на его руки на руле, он — снимает одну и находит мою.
Слишком хорош. Слишком.
К счастью, к крытому катку подъезжаем довольно быстро, и я не успеваю развить мысль. Проходим в раздевалку, и он, извинившись, покидает меня на пару минут. Устраиваюсь на лавке с телефоном в руке, как вдруг слышу удивленный голос дочки:
— Мама? — Вскидываю голову и ищу ее взглядом. — Ты чего тут? Ты что, выслеживаешь меня?
— Я — что? — ошарашено распахиваю глаза.
— Я буквально час назад опубликовала фотку с локацией, — сердито скрещивает руки под грудью.
Ответить не успеваю. Только чудовищно расстроиться. Смотрю на нее, в глазах невольно копятся слезы. Рядом с ней неловко топчется Ярослава, и кажется, будто девушке сильно нужно в уборную, но она не решается дернуть подругу. И тут из-за рядов шкафчиков выруливает Марк.
— Нужно было перекинуться парой слов с одним человеком, — поясняет свою отлучку, садясь напротив меня на корточки. — Чуть позже расскажу. Давай помогу с коньками.
— Спасибо, — поворачиваюсь к нему, решив не отвечать на очередной выпад дочери.
— Все в порядке? — тревожится Марк, сдвигая брови к переносице.
— Меня заподозрили в шпионаже, — пытаюсь пошутить.
Марк непонимающе вертит головой и вскоре без труда узнает в замершей в паре метров от нас с приоткрытым ртом девушке мою дочь.
— Ясно, — вздыхает, расшнуровывая конек, пока я снимаю сапоги и надеваю носочки.
В ресторане я рассказывала о ней. Ну и, конечно, упомянула, что в последнее время мы не слишком-то ладим. Если честно, в деталях.
— Люди в ее возрасте отличаются категоричностью мышления, — рассуждает, зашнуровывая конек на моей ноге. — При этом зачастую не хватает личного опыта для объективной оценки ситуации.
— У тебя точно нет детей? — сощуриваюсь, а Марк тихо смеется:
— Точно. Но я наблюдал похожую ситуацию у друзей. И еще помню себя в эти годы. Мир оказался гораздо сложнее и многограннее. Теперь я искренне убежден в том, что тот, кто раскаивается, заслуживает хотя бы шанс на прощение.
Его позиция врезается стенобитным орудием в стену моей абсолютной убежденности в собственной правоте.
— Считаешь, я должна пересмотреть свое отношение к женщине, которая тайно встречалась с моим мужем, прекрасно зная о моем существовании? — тщательно формулирую обращение к мерзавке.
— Должна? — на секунду поднимает взгляд. — Нет, не думаю, что ты ей что-то должна, — хмыкает. — А вот себе… тебе, наверное, стало бы легче. Как находить общий язык с дочкой, так и в целом. Жить, — снова смотрит на меня, теперь со слабой улыбкой. — Вряд ли она мечтала однажды разбить чью-то семью. Удобно? — Заканчивает с моими коньками.
— Как родные, — улыбаюсь с благодарностью. Наклоняюсь и целую, зажав его щеки в ладонях. — Спасибо, — шепчу ему в губы.
Пока Марк надевает свои довольно потрепанные коньки, втыкаю в одну точку. Его слова… это так по-взрослому. И дочь в чем-то права. Как бы я не старалась делать вид, что мне плевать, эту девушку я презираю всей душой. И в своем разводе виню, пожалуй, сильнее Руслана. Ненавидеть его оказалось слишком сложно, я прожила с ним полжизни и вынуждена продолжать общение, а вот незнакомку — проще простого. И так удобно делать из нее корень всех бед. Но не дружить же мне с ней, в самом деле?