К нашей радости, кусты смородины оживают и дают новые побеги. И даже деревья с драконофруктами оказываются живучими и снова зеленеют.
Мы делаем санитарную обрезку всего, что ожило, и срубаем все, что стало мертво. Только до дерева в оранжерее дело не доходит – я не знаю, с какой стороны к нему подступиться.
На подоконниках в импровизированных тепличках набирает силу будущее Заболотья – ростки разных растений, которых нам удалось собрать.
И Малыш-росянка так круто разросся, что его горшок готов треснуть. Однако я не хочу его высаживать одного. Ему вот-вот созреет компания.
Мы все в ожидании новостей о разводе, и они не заставляют себя ждать. На восьмой день у ворот показывается рыжая бестия Присцилла с двумя незнакомыми мужчинами.
– Убогость. – Я слышу ее высокомерный тон и кривлюсь.
– Что ты здесь забыла? Это частная территорию.
– Это территория моего будущего мужа, овца. Готовься к тому, что я выгоню тебя отсюда взашей, вместе с твоей служанкой и мерзкой птицей.
Ковальски взлетает в воздух и кружит над Присциллой, явно целясь той в макушку. И я улыбаюсь.
– Советую быть поосторожней в словах.
– Не веришь? Вот! – Присцилла кидает в меня свиток, но тот не долетает и падает на землю в трех шагах от меня.
А бывший даже не явился для столь праздничного мероприятия? Не хочет со мной связываться? Значит ли это, что содержимое бумаг мне не понравится?
Памятуя слова Ковальски о Заболотье, я беру свиток и разворачиваю.
Так и есть. Этот козел таки оставляет Заболотье себе как собственность своей бабушки. Но мне перепадает немаленький такой список приданого. Двадцать один пункт!
Как хорошо, что мы уже придумали план Б с возвращением ворону человеческого обличья. Часть этого приданого можно продать, часть использовать как актив.
– Довольна? – Присцилла улыбается так, словно получает удовольствие от моей радости.
И вот это очень подозрительно.
– Мне вернулось приданое. – Я пожимаю плечами.
И вижу, как ее губы расползаются в оскале. Она разворачивается и уходит, напевая песню и качая головой в такт, оставляя меня в полном недоумении.
Я еще раз смотрю на бумаги. Тесьма, печать, какие-то искорки в тексте.
– Киара, посмотри, – зову я девушку из дома.
– Что такое? – Она сбегает со ступеней, видит в моих руках решение суда и хлопает в ладоши: – Развели!
– Да. Но Заболотье он оставил себе. Посмотри, это настоящие бумаги.
– Зато все приданое отдает!
– Что-то мне тревожно. Присцилла принесла это свидетельство и выглядела невероятно довольной. Что-то тут не так.
Ковальски садится мне на плечо и тоже читает бумаги.
– Не придраться, – говорит в итоге он.
А я все думаю.
– Что-то мне тревожно.
– Да нет! Все хорошо же, Ингрид. Смотри, сколько теперь у нас будет денег.