Все это, кажется, было не со мной. Я словно отдавала себе отчет в происходящем и наблюдала со стороны одновременно.
Вот это у капсул древа жизни эффект! Регенерирует. Нейтрализует яд. Повышает выносливость. А потом дает жесточайший откат.
«Три дня проспит», – проносится в голове воспоминание.
Висок снова простреливает болью, но я сажусь. Горло першит от сухости.
Где Киара? Где Ковальски? Неужели растения атаковали?
Оглядываюсь, чтобы понять, не изменилось ли что в доме. Мне становится легче, когда я не вижу ни одной лианы, что бы перевесилась через открытое окно. Зато до ушей доносится щебет, который меня разбудил.
Тут же не было птиц, кроме Ковальски. Неужели прилетели?
Медленно встаю и иду на звук. Он раздается из кухни.
Как раз попью!
И застываю в дверях.
На подоконнике, весело шевеля листочками, в кадке сидит щенок-росянка. Именно он источник чудесного щебетания. Он довольно качается на ветру и словно поет песню, шевеля маленькими зелеными челюстями.
Заболотье слушает колыбельную и словно успокаивается: мирно шуршит листьями, перебирает лозами и даже не щелкает пастями.
– Невероятно, да? Этот малыш успокаивал Заболотье все три дня, что ты спала, – тихо говорит Киара, вставая рядом со мной в дверях.
Это магия. То, как малыш старается, поражает меня в самое сердце. Стебель с листочком, который я замотала до этого, все-таки обломался. Половина зелени растения пожухла, но оно держится бодрячком. Трогательным таким, милым.
– Привет. – Я шагаю к нему, смотрю на суховатую почву в горшке и погружаю в нее палец на фалангу.
Он шуршит листьями мне в ответ, поворачивает ко мне одну из маленьких пастей. Он ослаб. Очень. Едва держится. Чувствую это внутренним чутьем.
Я наливаю из кувшина два стакана воды. Одним отпаиваю цветок, второй выпиваю сама.
– Как ты? Хочешь есть? – Киара протягивает мне миску смородины.
– Откуда у нас ягоды? – удивляюсь я.
– На заднем дворе нашла несколько кустов. Правда, кусты очень мало плодоносят, все больные.
Я беру несколько ягод и кладу в рот. Маленькие, кисло-сладкие, они позволяют мне окончательно проснуться.
Малыш щелкает пастью, словно попрошайничает ягодки.
– Хочешь? – удивляюсь я.
И вспоминаю, с каким удовольствием росянки пожирали брекеты мяса с ягодами. Попробую дать одну.
Малыш заглатывает ягоду, трескает ее так вкусно, сочно, что все Заболотье в зависти шуршит листьями.
Я даю еще ягодку. Еще.
– Ингрид. – Киара неловко топчется у меня за спиной.
– Да?
– Это последние ягоды, что у нас есть.
– Да? Понятно. Но у нас же есть еще запасы?