Я заметила, что она вообще осторожна в поступках. Пока мы тут с драконом разговаривали, она не особо высовывалась.
Оно и понятно. Мне самой страшновато до дрожи в коленках. Цветку съесть меня за раз не выйдет, но покусать он еще как может. А если он еще и ядовитый или содержит парализующий сок, то мне придется совсем несладко.
Я так мало знаю об этом мире. Остается использовать великий метод научного тыка.
Ворон делает надо мной круг и садится на кованые ворота. Лианы, которые так стремились проникнуть внутрь через них, прекратили рост.
Это мир? Или холодное перемирие?
Чувствуя себя по-идиотски, обращаюсь к цветку, как к человеку:
– Мы не так начали. Простите нас.
Говорить, что я постараюсь стать им новой хозяйкой, опасно. Мало ли как воспримут. Да и поймут ли?
Может, их любовь к старой госпоже так же крепка, как у ворона.
Заболотье словно замирает в ответ на мои слова. Создается ощущение, что все растения мысленно совещаются друг с другом.
Я продолжаю:
– Меня с подругой кинули вам на съедение, но мы очень хотим жить.
Я замечаю надломленный стебель у растения и осматриваюсь – вот этот сухой сорняк с вытянутыми плоскими листьями подойдет.
Я срываю его, чувствуя сухость и жесткость мертвого растения ладонью. Пахнет сеном.
Осторожно присаживаюсь перед местной росянкой. Она еще не успела вырасти большой, поэтому риск минимален. Однако я мало знаю об этих растениях. Например, яд решал бы вопрос совсем не в мою пользу.
Я медленно протягиваю руку к сломанному стеблю. Вижу, как растение начинает мелко дрожать, и успокаиваю:
– Я хочу помочь.
И оно подпускает меня – позволяет осторожно коснуться сломанного стебля, обернуть его сухим сорняком и сделать перевязку. В это время все зеленые пасти открыты и направлены на меня. С зеленых челюстей капает сок.
Мне совестно за свое болезненное вторжение в их зеленый уголок. Явилась, навела шумиху, сожгла собратьев.
Я стараюсь быть нежна в прикосновениях. Мне нервно и волнительно. Я гораздо острее ощущаю запах сока местной росянки – он словно немного молочный и пахнет жженым сахаром.
Поврежденное растение напоминает мне побитого жизнью щенка, который не верит в любовь, но очень хочет жить и все-таки позволяет мне помочь. Дает шанс, готовый наброситься в любой момент.
Я поправляю бантик перевязки и делаю шаг назад. Конечно, если бы у меня была флористическая лента, заживление бы удалось с вероятностью восемьдесят процентов. Здесь же никаких гарантий. Сухой сорняк пропускает воздух, и место надлома может просто засохнуть и тогда не срастется.
Я поднимаюсь на ноги и вдыхаю полной грудью. Волнительно. Я давно не испытывала таких эмоций. Последние годы жизнь стала скучно-предсказуемой, размеренной, когда ты точно знаешь, что случится завтра.
Здесь же я не знаю, буду ли жива в следующем часе.
Чувствую – Заболотье не отступает. Оно замирает в ожидании, дает и себе, и нам с Киарой время. Шуршит листами, словно переговаривается.
Кажется, нам дают шанс.
Киара встает рядом.
– Госпо… Ингрид… – Девушка смотрит то на меня, то за ворота. – Оно тут все живое.
– Конечно. Просто это другая форма жизни, – говорю я и тут же получаю полный удивления взгляд.
– Вы странная после отравления. Словно… словно… и не вы вовсе.