– Война – моя жизнь, – говорит он мрачно, подходя ближе.
Двигается он скованно, напряженно, словно по минному полю.
– Вот и живи тогда своей прекрасной жизнью. А я буду своей. И когда я найду мужа, который не будет против жениться на разведенке, ты будешь стоять и кусать локти. И смотреть, как у нас все хорошо, как рождаются наши дети, как бегают по двору. А ты будешь проливать кровь ради… Ради чего, Фарх? – кричу я.
Он стоит весь серый и молчит.
Я с минуту жду ответа, потом киваю и молча иду прочь.
Наговорила, конечно, с три короба, но зато отпустило. Выговорилась. Пусть теперь делает с этим что хочет.
Глава 21
Я знаю, что поступила правильно, но душа так и ноет. Особенно на следующий день, когда абсолютно счастливые Киара и Ковальски топчут землю вокруг повозки, так и не заметив в моих глазах маленькую трагедию.
Ослеплены любовью – кажется, так говорят. Эх…
Я провожаю их с улыбкой. Искренне рада за них и так же искренне опечалена за себя.
– Немного обустроим все в доме и пригласим тебя на новоселье! – говорит Киара, крепко прижимая меня к себе.
– Ловлю на слове! Я люблю ходить по гостям, – смеюсь я, пытаясь не показать ни капли того, что я расстроена их отъездом.
– Не скучай тут! – Ковальски обнимает меня следом.
– Какое тут скучать? Видел, сколько дел? Восстанавливать Заболотье – это вам не хухры-мухры крутить, – подкалываю я.
Ковальски делает печальную мордашку:
– Ингрид, мы тебя не бросаем. Просто… Молодой паре хочется свободы и… – тут он переходит на шепот: – …отсутствия ушей за стеной.
Киара прочищает горло и делает страшные глаза.
– Поняла-поняла! Езжайте уже, – смеюсь я снова.
Нанятая Ковальски повозка ломится от вещей. Когда только успели стольким обзавестись? Вроде всего понемногу забрали, а словно полдома увозят.
Там и любимый ночник Ковальски, и недавно купленная мебель, и даже некоторые книги по философии от старой хозяйки. Одежда, полотенца, постельное белье тоже едут в дом молодых – и вот уже повозка заполнена под завязку.
Они садятся, трогаются с места и долго машут мне рукой.
Я провожаю их, пока повозка не скрывается из виду, но не иду домой. Не хочу входить в пустые комнаты. Слишком это мне напоминает момент, когда сын съехал от нас. Тогда от меня словно отделили часть. Смотреть на его комнату было больно.
Я иду к ашубису. Он самый рослый из всего нового хищного сада, самый крепкий и живучий. Почему-то мне кажется, что он выдержит мои жалобы. Но я совсем не ожидаю, что разрыдаюсь, обняв толстые стебли.
Огромные пасти, которыми он с удовольствием кусал пятки Фарху, удивленно замирают. Мои слезы капают ему на корни, и я не сразу замечаю, что происходит.
Ашубис начинает двигать корнями – они вылезают из почвы и больше походят сейчас на воздушные корни лиан. Более того – он теперь может на них передвигаться.
От шока я разжимаю объятия, и ашубис отодвигается чуть в сторону, начинает ходить вокруг меня и щелкать зелеными челюстями. Настоящий цепной пес, даром что цветочный.
Он словно ищет моего обидчика среди молодой листвы Заболотья. Я же не могу понять – это он сам по себе такой волшебный или на него мои слезы так повлияли?
Однако сторож из такого ашубиса получится отменный.
Моя деятельная натура решает, что нужно поэкспериментировать. А оттого, что печаль я могу обернуть в свою пользу, я словно наполняюсь силами. Я сажусь на землю рядом с еще одним ашубисом, обнимаю его стебли и начинаю себя с упоением жалеть.
У-у-у!