– А вы этого не просили? – пристально смотрит на меня гном.
– Я – женщина. Что я могу? – говорю я и некрасиво сморкаюсь прямо в подушку, громко и со смаком, чтобы он захотел как можно быстрее завершить наш разговор.
И тут гном неожиданно прямо на глазах превращается в огромного бородача в мантии и с колпаком на голове.
– Ясно, – басит он.
Я в шоке замираю.
– Можете идти. И… подушку заберите.
Да! Ура! Получилось!
Вот только бы радость не выдать.
– Но… Вы мне поможете? – всхлипываю я.
– С чем? – хмуро смотрит он на меня.
Архимаг явно недоволен тем, что душа оказалась нормальной. Даже раздосадован.
– С тем, чтобы наказать эту негодницу-изменщицу! Есть какая-нибудь кара небесная для таких особ, господин архимаг?
Тот еще более хмуро смотрит на меня и брякает:
– Нет.
Явно не хочет портить связи с отцом Присциллы – военным министром. Что ж, я бы удивилась, если бы получила от него поддержку. Не топит – и то ладно.
Но тут архимаг вдруг подозрительно смотрит на меня:
– А вы не такая же? С генералом у вас точно ничего нет?
Я оскорбленно смотрю на архимага:
– Я достойная леди. Чистая, как утренняя роса. Храню честь и достоинство в любой ситуации. И даже тут выписала судебный запрет для генерала, чтобы никаких слухов не было. Он не может ни подползти, ни подойти, ни подлететь, ни подкопать.
Я гордо задираю подбородок вверх.
Архимаг делает взмах рукой, и у него на коленях появляется большая книга. Он листает ее, пока на что-то не натыкается. Внимательно читает.
– Хм… правда. Есть запрет. Можете идти, госпожа Ингрид Ротт. Вы – достойная женщина, каких сейчас мало.
Я встаю и еще раз громко высмаркиваюсь в подушку.
– Только это и остается, господин архимаг.
Мне очень хочется кинуть напоследок в него подушкой, но это слишком рискованно. Поэтому я ухожу, случайно теряя ее на пороге.
Не хочу ничего уносить с собой из дома архимага. Мало ли что.
На улице меня встречают Киара и Ковальски. Видят мое заплаканное лицо, кидаются обнимать.
– Ну как? – тихо спрашивает на ухо Киара.
– Только господин архимаг понимает, как мне плохо, – громко рыдаю я, думая о том, что меня могут подслушать.
Ковальски скрывает улыбку. Киара прочищает горло: