Киара опускает голову и отступает. Кристоф качает головой, часто моргая и смотря на своего друга. А вот я стою на месте и думаю.
Да, денег жалко. Да, только раскатали губу на нормальную жизнь. Но я смотрю на Ковальски, и мне его в сто раз жальче, чем нашу скромную жизнь.
Он птицей сколько лет провел? Сколько отчаяния испытал?
Эту ночь совсем не спал от переизбытка эмоций. Наполовину лишился оперения за несколько часов – до того переживал. И вот так развернуться и уйти, когда цель так близко?
Я даже торговаться не буду. Соглашусь на то, что есть.
– Вот тысяча и ворон. Начинайте. Остальное сейчас донесем, – говорю я.
И дверь снова скрипит, но теперь я уже вижу, как она медленно открывается. Внутри сплошная чернота – ничего не видно.
– Милости прошу! – раздается голос.
– Ингрид! – окрикивает меня Ковальски.
Мы встречаемся с ним взглядами. Кажется, в его глазах слезы, но он готов отказаться.
Придется уговорить его по-другому:
– Ковальски, тебе нужно вступить в наследство. Заболотье должно быть нашим.
И тут ворон быстро собирается. Кивает. И входит в двери.
Стоит ворону перелететь порог, как он исчезает в темноте.
– Деньги за порог! – диктуют нам.
Я ставлю мешочек куда положено, и он тоже поглощается тьмой.
– Быстрее! Часа через три уже закончу, – торопят нас.
Мы несемся в особняк за остатком. Когда прибегаем обратно и снова стучим кольцом, голос спрашивает:
– Принесли?
– Да! – гордо отвечаю я.
Дверь открывается. Я ставлю деньги в темноту. Они пропадают.
– Отлично! Встречайте своего друга.
И тут из темноты выступает человеческая нога в мужских лакированных туфлях и брюках.
– Коваль, дорогой! – первым на незнакомца бросается Кристоф.
А мы с Киарой стоим, открыв рты.
Молодой мужчина, что вышел к нам, выглядит лет на тридцать пять, не больше. Он худощав, с налетом чопорности. Симпатичный, но по-дурацки зачесывает волосы назад. Высокий, но словно без единой накачанной мышцы.
Дворецкий – вот какая ассоциация появляется в голове при виде него. В моем мире он бы сошел за учителя или медика. В нем есть тонкость кости, но нет аристократических корней.
Зато глаза лучатся счастьем. И именно это самое важное сейчас.
– Чертов Коваль! Почему ты все еще молод?
– Сохраняется возраст, когда был заколдован, мой друг, – немного по-стариковски отвечает ему Ковальски.