Дрова разгорелись сразу, и вскоре в предбаннике стало тепло и уютно. Пахло деревом и березовыми вениками. Я снял куртку и ботинки, сел на широкую деревянную скамью. Развязав рюкзак, проверил, что у меня осталось: одна банка тушенки, чай, ржаные хлебцы и соль. Со злостью откупорив бутылку коньяка, которую нес Афанасию, достал плитку молочного шоколада.
Дед вернулся минут через двадцать, когда я демонстративно пил коньяк из горла, закусывая шоколадом. Он зло взглянул на меня, достал с деревянной полки в углу две рюмки, дунул в каждую и молча пододвинул ко мне.
— Шоколада не ел, что ли? — угрюмо произнес он, отбирая у меня начатую плитку. — Не себе же принес…
— Да и не тебе, видимо, — огрызнулся я, наливая себе коньяк и демонстративно поставив бутылку около себя.
Афанасий сдвинул сердито седые брови и потянулся за бутылкой. Молча налил себе, сделал глоток, посмаковал во рту и крякнул от удовольствия.
— Ты это, мое не трогай, — прорычал я. — Как встретил, так и подарки получай.
— Это за ночлег, — тут же нашелся наглый дед, криво усмехаясь.
— Нет, я всё могу понять, маразм у тебя старческий, одичал совсем за год, но на людей чего кидаешься? — не выдержал я, наливая уже в две рюмки.
— Нет у меня в доме места, — возразил дед. — Гости у меня.
— Ах, гости, — усмехнулся я. — А что же за стол всех не сажаешь? Я бы пожевал что-нибудь, кроме тушенки.
— Я тебе не столовая, — проворчал Афанасий, посасывая шоколад.
Но, видимо, сладкое и коньяк сделали свое дело: Дед на глазах становился добрее. Хмурые взгляды сменились на добродушные, ушла настороженность. Не совсем, но заметно.
— Еду принесу сейчас, а в дом не пущу, — сказал он.
— Да и хрен с тобой, старик, — махнул я рукой. — Не хочешь знакомить с гостями, и не надо. На пару вопросов ответь, а я утром уйду.
— Что еще за вопросы? — снова напрягся Афанасий.
— Ищу я тут кое-кого, — начал я, внимательно наблюдая за реакцией Деда. — Осенью женщина пропала, муж ее ищет. Не верит, что умерла.
— Ладно, уходи утром, — хлопнул себя по коленям Афанасий и встал с лавки. — Дров тебе на сегодня хватит, воды тоже. Заслонку не забудь на ночь закрыть.
Я удивленно проводил его взглядом, глядя, как он выходит из бани, прикрыв дверь. Это что сейчас было? Чтобы старик отказался от коньяка и разговора, сам ушел, ничего не сказав? Сколько лет я уже его знаю? Семь или восемь, никогда такого не было. Что же за гости у него там такие?
Я понимал, что в дом не полезу. Афанасий мог и по ногам пальнуть, с него можно всего ожидать. Но вот уйти утром вряд ли уйду. Что-то меня напрягало во всем этом, слишком скрытным стал Дед, а это само по себе очень подозрительно.
Плюнув на все, я провел вечер даже приятно. Попарился в бане чуть ли не до тошноты. Отмылся, семь потов сошло, словно заново родился. Пока я был в бане, Афанасий принес мне еду, за что ему и спасибо. Картошка только сваренная, сало, тонко нарезанное, что аж просвечивало, с чесночком и черным перчиком, огурцы бочковые и большую миску тушеной оленины с овощами.
Наелся я так, что еле вздохнуть мог. И огурцам, и салу честь отдал, а уж оленина выше всяких похвал. Дед ее в печи долго томит в собственном соку, потом луку туда как оленины наваливает, морковь, чеснок. Мясо во рту тает, ничего вкуснее в жизни не ел. Иногда мне кажется, что я сюда к Афанасию только из-за этого мяса катаюсь. В этот раз, похоже, так и вышло.
После бани и еды заснул так, что пушкой не разбудить, однако военная привычка всегда быть начеку взяла свое. Под утро из дома послышались крики, да такие, что у меня волосы дыбом встали. Не пойму, кто кричит, вроде и женский голос, но такой, что как вой, да громко так.
Быстро накинул штаны и джемпер, влетел в ботинки и рванул в дом. На всякий случай пригнулся, когда в жилое помещение забегал, чтобы Афанасий не пальнул куда не надо. И на секунду остановился, открыв рот от удивления. Меня, повидавшего в горячих точках всякого, прошило страхом за то, что тут творилось. На деревянной кровати у стены метался и крутился человек, а Афанасий пытался его удержать.
Навалился всем телом сверху и не давал встать.
— Чего стоишь? — рявкнул Дед. — Вон веревки висят, тащи сюда, привяжем, а то изранится вся.
Я встряхнулся, как собака, и схватил с железного крюка смотанную льняную веревку. Быстро подскочил к Деду, и мы вдвоем довольно шустро примотали к кровати то ли ребенка, то ли подростка. Было непонятно из-за закрытого влажными прядями лица. Фигура мелкая, щуплая, да такая худая, что скрутить не составило труда.
— Нет, нет… — стонал человек, продолжая метаться на кровати, но уже не так сильно.
Постепенно эти метания стихли, а тело подростка как-то обмякло и словно в сон провалилось.
— Все, — тихо произнес Афанасий, усаживаясь на табурет около кровати. — Снятся всякие кошмары, вот и привязываю. Пока не успокоится, может травму себе нанести.
— И часто так? — сажусь на свободный табурет, стирая с лица пот.