Причиной внезапной агрессии капитана было не только недовольство поведением пасынка, но и обнаруженный им чуть ранее секрет, старательно скрываемый женой и слугами (ну глупость же!): индийская горничная Анны, работящая тихоня Зита, была беременна от Дэвида, которую он уже давно «пользовал» регулярно и «со вкусом», то есть, с причинением телесных повреждений средней тяжести, в чем офигевший глава семьи убедился лично, когда, в шоке, разорвал на женщине скрывающий её с головы до пят наряд.
Проведя тут же, не отходя от кассы, допрос с пристрастием рыдающих жены и служанки, упавшего на колени в отчаянии Гупты, умоляющего о милости для дочери, не посмевшей отказать сахибу или пожаловаться хозяину, ветеран наполеоновской кампании долго молчал, а потом задал жене вопрос о том, что они собирались предпринять, если бы он не узнал тайну сейчас.
То ли Анна испугалась гнева мужа и перестала контролировать себя, то ли просто не задумывалась о его возможной реакции, но бывшая мэмсахиб, небрежно махнув рукой, прямо заявила, что плодить «грязных ублюдков» она не позволит и уже нашла средство, чтобы избавиться от «еще одного дикаря», так что дорогому Рою не о чем беспокоиться.
-Вот это ты зря сказала – пробормотал сидевший в оцепенении пятидесятилетний мужчина, сожалевший в жизни только о том, что не завел семью и не продолжил род Мактавишей раньше. – Очень зря, Анна… Я разочарован… Не ожидал…
У Анны заныло в груди, и ощущение чего-то непоправимого охватило душу… А тут и сыночек явился…
Интерлюдия
Интерлюдия или воспоминание о будущем, продолжение
***
Избитый, униженный и разгневанный Дэвид, под причитания матери, просящей прощения за мужа и умоляющей сына одуматься, пока не поздно, не сдержался и выдал «пароли и явки» без стеснения и купюр…После чего, прокляв не умеющих держать язык за зубами баб и пообещав разобраться с остальными позже, вскочив на лошадь, умчался в зарю…Чтобы быть найденным в прибрежных водах Кардиффа двумя днями позже – полуголым, холодным и с несколькими ножевыми ранами в животе…
Полковник Бейтс, потрясенный смертью лейтенанта, провел расследование и выяснил все и о произошедшем в семье Мактавишей, и побеге подчиненного на рассвете, и о крупной ссоре в портовом притоне между французскими моряками и неким молодым офицером из-за якобы шулерства, переросшей в драку на улице…
Кто виноват, конечно же, узнать Бейтс не смог – французский корабль срочно покинул Кардифф, а против местных, дружно отрицавших свою причастность к конфликту, у полковника не было ни улик, ни надежных свидетелей…
***
После похорон лейтенанта Кларксона его мать, потерявшая сознание на церемонии, впала в депрессию и не реагировала на внешние раздражители в виде скорбящего мужа, притихших слуг и сочувствующих членов женского сообщества Кардиффа, пытавшихся навещать Анну-затворницу, но раз за разом получавшим отказ в приеме, приведший их в расстройство и некоторое недоумение – они же со всей душой, а она? Фи такой быть!
Капитан действительно скорбел, что выражалось в недельной пьянке и самообвинениях, что, мол, не доглядел, обидел, проявил излишнюю строгость… Сколько бы продолжалось сие самобичевание, неизвестно, но однажды Гупта обратился к хозяину с вопросом «что делать с вещами и комнатой молодого господина?». Мактавиш очнулся и вместе с индийцем отправился разбирать имущество пасынка, пока жена продолжала пребывать в печали и игнорировала и его, и хозяйство…
И тут капитана настигло еще одно потрясение: он нашел дневник Дэвида! Будучи человеком простым и честным, он, может, и не стал бы сознательно интересоваться содержимым неприметной тетради без названия, но та попалась на глаза, мужчина машинально пролистал несколько страниц и…зацепился взглядом за свою фамилию…А дальше оторваться уже было невозможно…
Откровения фактически усыновленного им лейтенанта ударили по сердцу и перевернули привычный мир Роя Мактавиша с ног на голову, подтвердив присказку о том, что порой все не так, как кажется… Проведя за чтением не один час, ошеломленный цинизмом и лицемерием пасынка, а также скрытой от него стороной жены (Дэвид увлекся и описал не только гарнизонную жизнь Кларксонов, но и предшествующий период их истории довольно подробно и выразительно), капитан испытал поистине шок, отчаянно не желая принимать правду такой, какой она была!
И он решил во что бы то ни стало переговорить с супругой, но прежде задал несколько вопросов слугам, осторожно – сослуживцам и дамам из кружка офицерских жен, внимательно пересмотрел вещи и бумаги покойного, чтобы убедиться в собственной слепоте и наивности, благодаря которой не распознал в близких людях коварных интриганов и жестокосердных монстров…Рою Мактавишу было больно и горько оттого, что над ним и его чувствами, по сути, надругались, а им самим воспользовались, при этом презирая и насмехаясь…
Не сразу, но он все-таки переговорил с любимой до сих пор женщиной, и это стало Рубиконом в их отношениях: у мужа развеялись иллюзии на счет «в горе и радости, болезни и здравии, бедности и богатстве», а у жены – на счет «любви до гроба» и «обманули дурака на четыре кулака». Позже Анна в который раз пожалела о своей неуместной откровенности в минуты эмоциональной нестабильности, но как говорится, поезд ушел – привязанность капитана увяла, как сорванный цветок, оставив только жухлую оболочку, сокращающуюся день ото дня…
***
В доме капитана установилось хрупкое равновесие, если можно так сказать: Анна, придя в себя и ужаснувшись возможных последствий отчуждения мужа, предприняла нескольких неудачных попыток подольститься к нему, оправдаться и все такое…Увы, простак Мактавиш оказался упрям как мул и тверд как камень и на её уловки не повелся: спал отдельно, говорил мало, нанял помощницу по дому, отстранив Зиту от тяжелой работы и объявив жене, что ребенку – быть, и если Анна не желает признавать внука, он запишет его на себя, поскольку дитя не виновато, чем дал жене повод задумать нехорошее…
Правда, это выяснилось много позже, когда по гарнизону поползли слухи о проблемах в семье Мактавшей и подозрительной беременности служанки-туземки. Несмотря на отстраненность (типа траур по сыну), миссис Мактавиш из оговорок новой прислуги смогла сложить «дважды два», и взыграло в Анне ретивое: она приревновала мужа к Зите, убедив себя в том, что Дэвид был оклеветан, и ребенок в ее чреве принадлежит капитану, после чего, накрутив себя горькими сожалениями о несправедливости жизни и неправедной гибели дорогого сына, решила разобраться с «подлыми людишками», виновными в её несчастьях.
И возможно, Анна добилась бы своего, если бы не бдительный Гупта, при всей своей кротости и незлобивости сумевший понять натуру белых господ – живой и покойного. Старый слуга, глубоко благодарный капитану за защиту дочери и вообще, за нормальное (в кои-то веки) отношение к себе, заметив охлаждение между супругами и подозревая, что мэмсахиб недовольна этим, как и беременностью Зиты, стал присматривать за госпожой денно и нощно и смог предотвратить использование ею привезенного из Индии опия – хозяйка особо не прятала пузырек с темными горошинами, иногда бормоча себе под нос о том, что «придет его время».
Гупта, опасаясь беды, умудрился заменить опий на самолично изготовленные шарики жженого сахара, смешанные с травяной золой, молясь всем богам о том, чтобы мэмсахиб не заметила подмены, потому что она внутрь пузырька не заглядывала и не нюхала, лишь держала склянку в руках.
Так и случилось: находящейся в мстительном раже Анне было достаточно достать заветные горошинки, бросить их в виски мужа, устроить скандал и дождаться, когда он, раздраженный и выпивший чуть ли не кварту (литр с небольшим), уйдет из дома, хлопнув дверью и оставив её одну с находящейся на последнем сроке неповоротливой Зитой и трусливым тщедушным Гуптой (приходящей служанке она дала выходной)…
***
Даже кошка станет львом, если покуситься на ее котят! Это и доказал старый индус, когда вернувшийся за полночь слегка протрезвевший Рой Мактавиш застал в своем доме разгромленную кухню, мелко дрожащую в углу Зиту со следами удушения на шее, лежащую рядом с проломленным черепом и застывшим взглядом жену, и покачивающегося в позе лотоса, что-то мычащего на одной ноте, Гупту с окровавленной сковородой в руках …
В том, что произошло, капитану долго допытываться не пришлось: увидев хозяина, Зита разрыдалась, но смогла рассказать, что госпожа пыталась ее задушить из-за "его" ребенка, отец – ей, мэмсахиб, помешать, а когда это не удалось …Всё и случилось...
Приведенный через некоторое время в чувство Гупта вину не отрицал, слова Зиты подтвердил, принес припрятанный опий, поведал о том, что видел и сделал , попросил капитана позаботится о дочери и внуке, после чего опять впал в прострацию. Таким его, отрешенным и безмолвным, и увели солдаты полковника Бейтса, пришедшего к другу утром – капитан отправил за начальником гарнизона соседа.
***
Целый день в поселении не умолкали пересуды об очередной трагедии в семье капитана Мактавиша и сопутствующих ей обстоятельствах, участниках и предстоящем суде над убийцей, будущем самого капитана и его туземной любовнице (уж точно!). Зита, потрясенная нападением госпожи и поступком отца, к вечеру начала рожать, и на рассвете дом капитана огласился криком младенца женского пола…Рой Мактавиш, несмотря на ранее случившееся, был счастлив, приняв смуглую черноволосую девочку из рук помогавшей Зите местной повитухи.