Прочитав послание, Мэри в том и убедилась: Пенни/Роуз не скрывала своих надежд на замужество, основываясь на давней любви к избраннику, категорически отрицала сознательное устранение соперницы и просила прощения за развал совместного предприятия. Однако, клятвенно заверила, что готова продолжить сотрудничество на тех же условиях, но с локацией производства в другом месте, о чем, если у мисс Барнет не будет предубеждения против случившегося, они могли бы переговорить позже, когда она определится со своими матримональными проблемами, страсти поутихнут, а Мэри примет взвешенное решение относительно будущего их бизнеса.
Прочитав письмо, мисс Барнет промолчала, не удовлетворив любопытство прислуги быстрой реакцией, и ушла на огород – подумать. Впрочем, думать было особо не о чем, потому что первым чувством после прочтения было, как ни странно, облегчение, а вторым – легкая досада, не порадовавшая попаданку: отдавало сие разочарованием, чего она не любила.
Осуждать пару прелюбодеев, как в последствии требовала от неё тетка Пруденс, она мягко отказалась, мотивируя решение фразой «Не судите да не судимы будете»: в то, что Роуз пыталась получить свой кусочек женского счастья, пусть и ворованного, по мнению праведников, она верила больше, чем в её злой умысел, направленный на разрушение семьи партнера. О том говорило как ее собственное понимание характера сбежавшей компаньонки, так и комментарии Гейл, посетившей Литтл-хаус через пару дней после возвращения Барнетов в Пендлитон.
Девушка была очень подавлена, много плакала, о своем будущем тревожилась, поделилась некоторыми планами, в которых, кстати, фигурировала и обещанная бывшей работодательницей помощь, отчиталась о сделанном и рассказала детали, неизвестные публике.
По её словам выходило, что покойная жена торговца с Роуз приятельствовала и накануне родов даже просила, буде с ней что не так, сойтись с вдовцом, чтобы позаботиться детях. О романе Гейл догадывалась давно и пару раз намекала старшей коллеге об его опасности, но та утверждала, что хочет просто немного ласки и любви, пока не состарилась окончательно, и на большее не рассчитывает. Однако, когда случилась трагедия, отбросила сомнения и ринулась вперед, сжигая за собой мосты.
- Она перед отъездом обошла всех наших девушек, всем заплатила, всех предупредила придерживаться договора о молчании и посоветовала обратиться к Вам…Ну, если Вы захотите этим заниматься…- делилась сведениями юная модистка. – Мне она рекомендацию написала и сказала, что, если все получится, позовет к себе потом…Не знаю, стоит ли ждать, но… Выбора-то у меня особого нет…Здесь житья не дадут…А мне братьев еще растить.
Мэри слушала Гейл, но ничего не говорила, потому что уже решила временно приостановить проект. О сотрудничестве с Роуз в будущем… Скорее да, чем нет, в конце концов, пока у них все было построено на взаимовыгодной основе, и отказываться от денег, гордо задрав нос из-за поступка влюбленной женщины, вряд ли целесообразно. Лазаридис раньше удавалось делить работу и личное, следует поступить так и сейчас.
В чем она была убеждена абсолютно, так это в том, что сама заниматься ателье не станет, по крайней мере, в настоящий момент: еще неизвестно, как гости заморские неведомые, но ожидаемые (а теперь попаданка на все 100% была уверена, что они приедут на днях или раньше: не бывает таких совпадений, как говорится, пришла беда – отворяй ворота) поведут себя.
-Знаешь что, девочка…Давай поступим так. Если есть заказы – бери, и пусть те, кто готов поработать, шьют их дома потихоньку, ну, хоть до осенней ярмарки…Ты же сможешь все распределить, отследить и посчитать? Вот и хорошо. А дальше будет видно – резюмировала Маша и отодвинула тему на задний план.
***
Забегая вперед, следует сказать, что Пенни/Роуз с будущим мужем переехали в Саутгемптон весной 1829 года, купили там большой дом и оборудовали мастерскую, где возобновили выпуск игрушек и прочего ассортимента, сохранив долю Мэри по всем позициям, а она толкнула идею лоскутных картин и панно, плюс там «зашли» больше, чем в центре страны, вязаные изделия. Гейл с братьями отправилась с ними (удивительно все-таки), мальчишек пристроили к делу…Партнеры регулярно списывались, но стремления к более тесному общению не демонстрировали, занятые своими жизнями. Да и зачем, собственно?
***
Ночи в своей постели, вкусные блинчики с утра, сбор урожая и консервация, рассказы о Ноттингеме, любопытство пендлитонской элиты, встречи с хором и обсуждение новой программы, а главное, пара музыкальных вечеров (за роялем) восстановили телесные и душевные силы Барнетов, несмотря на неприятные новости об ателье и компаньонке с досужими приставаниями знакомых на тему «Что Вы думаете об адюльтере?».
Совладелица бизнеса, как могла, аккуратно и дипломатично уходила (иногда буквально) от обсуждения поступка (или проступка?) оскандалившейся портнихи (кстати, довольно скоро получившей деньги за дом и мастерскую от приехавшей откуда-то с севера коллеги, правда, замужней матроны с консервативными взглядами на жизнь и моду), без особой нужды в Пендлитоне не появлялась и интенсивно готовила Хьюго Дугласа к роли регента, отшучиваясь от его вопросов фразой: «Почему бы и нет, сэр? Все в жизни пригодится».
***
Гейл приняла предложение Мэри и перешла с несколькими смелыми товарками на удаленный режим работы. Им-то и перепали купленные по случаю в Абингдоне рулоны бархата, беленого полотна и шерсти для синели, очень качественно отмытые и реанимированные Агатой Милтон.
Сатин в цветочек, штуку лучшей «шотландки» и частично похожую на бязь белую и светло-коричневую ткань Мэри оставила себе – в Олд-Милл-корте пригодится. Забрала она, вместе с прялкой и прочими атрибутами, и шерстяную пряжу, которую покойные старушки-подружки успели наработать до своей кончины – в хозяйстве лишним не будет. Гейл не возражала, а уж Роуз, судя по письму, переданному через поверенного, тем более.
Мистер Барнет, узнав от сэра Дугласа о событиях в городе, обеспокоился, но не пострадавшим бизнесом дочери, а ее душевным состоянием, и получив однозначный ответ, сводившийся к лозунгу «Все, что Бог ни делает, к лучшему», не стал заморачиваться, настроенный как никогда переехать и начать на новом месте новое дело.
Глава 61
Как и в прошлой жизни, случаи абсолютно точных по времени предсказаний были редкостью, несмотря на то, что имели место. Не верить Люси Мэри не могла, но когда прошел месяц, вернулись из Ноттингема Фолкэн с племянниками, прошла ярмарка, а гостей так и не наблюдалось, она впервые усомнилась в даре племяшки и решила, что девочка ошиблась. «Может, это так взросление влияет? Типа ломки голоса у подростков? Оно и к лучшему! Неудобная способность, нервная…» – думала попаданка, занимаясь домашними делами.
Когда же мысли на тему наследника майората все равно соскальзывали, она настраивала себя на победу.
«Врешь, не возьмешь! Есть еще порох в пороховницах и ягоды в ягодицах, как говаривал когда-то секретный певец-радиоведущий. Давай, иди, супостат заморский! Ждем-с! – подбадривала себя мысленно попаданка перед сном. – Что ты за зверь такой, колониальный наследничек? А, впрочем, какая разница? Дом есть, деньги есть…Господи, даже муж почти есть! Нам ли быть в печали, Машка? На Литтл-хаусе свет клином не сошелся! И вообще, еще не вечер…»
***
Объявление в церкви о предстоящем браке третьей мисс Барнет (сэр Эбенезер решил не откладывать на завтра то, что можно съесть сегодня) стало для горожан настоящим шоком: в каждом углу и доме бурно обсуждали и помолвку, и крещение до жути странного иностранца с непривычно длинными волосами (дались же они всем! А ведь Фолкэн даже отрезал часть гривы под внутренние слезы Мэри, оставив хвост до середины спины), и увеличение численности семьи Барнетов на одну единицу ( в будущем – на две) …
Викарий Браун, потрясенный выбором регента своей церкви, провел не один час в беседах с отцом и дочерью, а также женихом, пытаясь уложить в голове причины сделанного ими выбора, но смирился, не найдя альтернативы и убедившись в серьезности мистера Уайта и его однозначном здравомыслии по части заповедей Господа нашего, совершил таинство над новообращенным христианином и приготовился в скором времени сочетать пару узами брака.
Примирило достопочтенного с фактом и то, что объявившийся второй сын (по совместительству – внук) младшего Барнета, которого он помнил еще мальчишкой, произвел на него крайне приятное впечатлением начитанностью и пониманием слова Божьего, рассуждениями об аспектах развития христианства на новых территориях и родством с женихом мисс Барнет. Викарий решил, что столь одаренный отрок не может иметь дурной крови, а значит, и дядя его вполне приличный молодой человек. Ну как-то так, как-то так…
Сэр Дуглас только крякнул, когда ему представили будущего зятя давнего приятеля, пробормотал коронное «Прелестно, просто прелестно», засмущался и добавил, что, по его мнению, союз будет счастливым, поскольку и мисс Мэри достойная девушка, и… кхм… юноша …хорош, хоть и кхм…и вообще, Господь повелел плодиться и размножаться, после чего удалился с дорогим другом выпить чего-нибудь крепенького за молодых.
Фолкэн тихо посмеивался, Лиам и Люси убежали поржать в сад, а Мэри очень захотела в Абингдон.
***
Белый Сокол после недели пребывания в доме невесты уехал к Милтонам –это было совместным решением семьи, дабы не дразнить гусей и не давать лишних поводов для сплетен.