Но прежде я должен умолять тебя принять под свое покровительство моего единственного внука, который и привезет тебе мои слова. Дорогой Эбенезер, в память о нашей дружбе и братстве, будь добр к этому мальчику, успевшему познать сиротство, позор чужих грехов и тяжесть людского презрения. Он славный ребенок, добрый, умный и рассудительный, стойкий и храбрый, и я надеюсь, вы сможете поладить. А я с небес буду молиться за вас!
Лиам грамотен, начитан, свободно говорит на трех языках, обладает необходимым воспитанием и манерами, прекрасный наездник, охотник и рыболов… Это делает меня чуточку счастливее, Эбенезер: хоть с внуком удалось не ударить в грязь лицом….
Увы, мне нечем похвастаться в плане отцовского и супружеского долга. Заботясь о пастве и хлебе насущном, я поддался гордыне, честолюбию и тщеславию и упустил возможность вырастить из единственного сына порядочного человека…
Да, мой дорогой Эбенезер, Найджел стал моей самой большой гордостью, самым страшным позором и самой сильной болью…
Как излишняя мягкость, так и излишняя строгость в воспитании вредят детям, в этом я убедился на собственном примере…Моя покойная супруга безмерно баловала сына, я же проявлял жесткость, подчас жестокость, и требовательность, в результате чего Найджел вырос упрямым, дерзким, своевольным, непочтительным юношей, при этом сильным, умным, решительным и склонным к авантюрам и риску…Мы с его матерью не имели в его глазах авторитета (по разным причинам) и абсолютно не могли удержать его от совершения многих проступков…
Найджел бросал вызов всем и всему, что не нравилось или задевало его внутреннего демона. Особо это касалось проживания в округе иноверцев, иностранцев или людей с другим цветом кожи и образом жизни…
Это было так неловко! Я проповедовал терпимость, смирение и человеколюбие, жена занималась благотворительностью и призрением сирых и убогих, а наш сын оскорблял католиков, задирал ирландцев и унижал (краснокожих) ирокезов.
Довольно долго ему удавалось выходить сухим из воды, я даже надеялся в какой-то момент, что он повзрослеет и перестанет вести себя неподобающе: сын поступил в Королевский универсальный колледж (University of King's College ныне) в Винздоре и проучился там успешно два года…
К сожалению, характер его был уже неисправим…Это и привело к трагедии – Найджел был убит…И как мне ни прискорбно сие признавать, жестокая смерть стала результатом его собственного безрассудства и попирания достоинства других: он на спор увел из племени, обманул и бросил беременной красавицу-ирокезку, невесту одного из сильных воинов, за что и поплатился головой – буквально…
Мать его сошла с ума и спустя некоторое время утопилась, совершив непростительный грех перед Богом, а я…умолял опозоренную девушку, которую привез ко мне ее отец и оставил, как мешок, у церкви, не накладывать на себя руки и родить мне внука…
Не знаю, что на неё подействовало, но Чумани прожила в приходе до родов и еще год, а потом исчезла… Мы же с Лиамом стали жить вдвоем…
Благодаря покровительству и помощи епископа Виндзорского Лиам Хоук Барнет был зарегистрирован как мой второй сын, рожденный в браке, поэтому год его рождения не соответствует реальному, но сами документы абсолютно законные, везде зафиксированные …Думаю, ты понимаешь.
После того, как потерял сына, жену, невестку в столь нелицеприятных обстоятельствах, я не мог оставаться на прежнем месте и, отказавшись от городского прихода, по протекции все того же епископа, поселился с внуком в удаленном охотничьем поселке, где стал учителем местных ребятишек.
Здесь нас и нашла индейская родня Лиама и спустя некоторое время стала проявлять интерес к мальчику, мы смогли наладить контакт, так что Лиам рос, впитывая культуру отца и матери поровну, что, замечу, пошло ему на пользу, как бы странно это ни казалось: мальчик вырос крепким физически и духовно…
Несмотря на имеющиеся здесь довольно свободные нравы по части межнациональных браков, к рожденным в них детям относятся …не так, как к обычным…Проще говоря, метисов не жалуют, и им, невинным душам, приходится нести на себе последствия порицаемой лицемерным большинством связи родителей… Нет, до открытых оскорблений, гонений или чего-то подобного не доходит, но за место под солнцем этим несчастным приходится бороться отчаянно и тяжело.
Лиам Хоук (его ирокезское имя – Перо ястреба) не стал исключением, несмотря на мое положение, связи и, не скрою, деньги…Да, мне удалось стать достаточно обеспеченным человеком – на ниве проповедничества и при определенной удаче это возможно…Не буду отрицать, что не всегда я был честен, справедлив, безгрешен. За это я отвечу на небесах…
Дорогой Эбенезер, как бы я хотел обнять тебя и проститься лично, но, к сожалению, это невозможно… Силы оставляют меня…
Прощай, дорогой брат, прости своего слабого Элайджу и позаботься о племяннике, умоляю!
Да пребудет с тобой Господь!
Твой любящий брат, Элайджа Барнет.
***
Худой, похожий на скелет, седой мужчина дрожащими руками сложил несколько только что написанных листов в конверт, запечатал горячим сургучом, вывел адрес «Мистеру Эбенезеру Барнету, Литлл-хаус, Пендлитон, Беркшир, Великобритания», с усилием поднялся из-за стола и прошаркал к прячущейся в алькове кровати, посидел, передыхая и негромко крикнул:
- Лиам!
«Ну вот и всё…Осталось рассказать детали и можно уходить. Я так устал…Но мое терпение вознаграждено! По милости Божьей я дождался того, кто отвезет моего дорогого мальчика на родину предков и позаботится о нем в дальнейшем…Чувствую, он не только близкий внуку по крови, но и надежный и ответственный человек. Вместе с братом они станут опорой для Лиама, уверен. Все мы в руках твоих, Господи! Молю, помоги тем, кого я оставляю, и прими душу мою, покидающую юдоль земную по воле Твоей без сожалений и печали! Аминь».
Умирающий осенил себя крестным знамением, слабо улыбнулся, встречая взглядом входящих в комнату взрослого и юношу, похожих между собой, и сказал:
- Послушайте меня внимательно, дети мои!
Глава 42
Пока батюшка читал послание, врученное ему гостем, Мэри и приезжий пили чай с сэндвичами – от более плотного перекуса мужчина, словно сошедший с экрана телевизора, транслирующего вестерн, отказался, и молчали, украдкой приглядываясь друг к другу.
Несмотря на поздний час, явно долгую дорогу, предшествующую посиделкам суету с Лиамом (юношей, тоже выглядевшем как индеец из прерий) и незнакомую обстановку, держался Фолкэн Уайт (так он представился) абсолютно спокойно, даже расслабленно, ел и пил аккуратно, поэтому Лазаридис, помимо воли, воспринимала его как давнего приятеля, заехавшего на чай, что было прям из ряда вон, поскольку мужчина со столь неординарной для местных (и не только) внешностью ну просто не мог быть таковым.
Однако, парадокс этой ночи состоял в том, что все обитатели Литлл-хауса, поначалу испуганные и возбужденные, уже через малое время как-будто и не замечали необычности гостей: мальчиком занимались без опасений, от старшего не шарахались, оружие, сложенное в отведенной гостям комнате, вроде как и не видели, лошадей, на которых приехали индейцы, парни Энни без вопросов пошли обихаживать, за что получили от прибывшего слова благодарности, кухарка приготовила угощение, не сказав ни единого слова… Творилось нечто невообразимое, словно бронзовокожий мужчина с заплетенными в косы черными волосами, общавшийся со слугами уважительно, обладал магией!