Как говорится, нет ничего невозможного для того, кто сам не делает. Сэр Лайонел клич кинул, викарий на службе объявил, а дальше – сама, Машенька, все сама, мы так, в сторонке постоим…
И получила мисс Мэри и обиды, и недовольство, и саботаж…Правда, поначалу. Когда ценой немалых сил и нервов, терпения и упорства она-таки сформировала и капеллу из певцов-энтузиастов, и репертуар, жители славного города Пендлитона, с присущей большинству обывателей способностью к мимикрии, встали под знамена поддержки небывалого для этих краев явления – церковного хора, внесшего в копилку местных достопримечательностей еще одну «монетку».
Ведь оно как? Хотеть и мочь – вещи разные, только не всем понятные. Приходили дамы на прослушивание (ну, такое, лайтовое), демонстрировали рвение и данные, а когда Мэри стала отказывать большинству, увы, по объективным причинам, начинали скандалить, забыв про манеры и положение, проклинать более успешных соплеменников и, конечно, «такую-сякую» зазнавшуюся, определенно, старую деву Барнет…
С трудом Мэри набрала двенадцать певчих с относительно подходящими голосами и необходимыми для тяжелой работы характерами, главное – с осознанием предстоящих трудностей, с которыми сформированный коллектив встретится на поприще группового вокала.
Сначала учила взрослых теток(в основном)правильно дышать, распеваться, следить за ее руками и следовать за ней, не ссориться из-за распределения партий, заучивать непонятные тексты на латыни (если иной раз выбирала непереведенные хоралы Баха, например), итальянском (если вдруг решалась «запустить» светские песнопения – арии или кантаты из европейских опер), да вообще, большие куски наизусть запоминать…Потом репетировала часами, срывая голос сама, втолковывая правила и разъясняя ньюансы тональностей, последовательностей голосов и прочее, и доводя до изнеможения непривыкших к подобным нагрузкам непрофессиональных певцов…А уж сколько времени она потратила на поиск и адаптацию различных хоровых произведений….Ни в сказке сказать, ни пером описать!
И хотя мистер Дуглас технично самоустранился, вклад семьи ведущего аристократа округи в развитие хорового пения в Пендлитоне оказался неоценимым благодаря его сыну Хьюго, чего, признаться не ожидала ни новоявленный хормейстер мисс Барнет, ни сэр Лайонел, ни уж, тем более, горожане.
***
Как часто бывает, открытие таланта произошло случайно: после мини-концерта в Литлл-хаус во время визита Мобри и Бёрли, сэр Дуглас зачастил в коттедж Барнетов ради фортепианных экзерсисов мисс Мэри, и, заодно – необычных блюд их кухарки Энни.
Впрочем, зачастил – не совсем точное определение, однако, хотя бы раз в месяц дом «дорогого сэра Эбенезера» предводитель, оказавшийся меломаном и гурманом, посещал. Иногда компанию ему составлял викарий Джон Браун, иногда – младший Дуглас, несуразный добродушный великан Хьюго, у которого Мэри, присмотревшись, обнаружила слабовыраженные черты аутизма.
Молодой мужчина не обладал импозантностью отца, был чрезвычайно застенчив и неловок, немного заикался при разговоре, отводил глаза при прямом взгляде и обильно краснел, но при этом от него-таки исходила волна добродушия, какой-то по-детски наивной чистоты и любопытства, поэтому на него совершенно невозможно было сердиться или раздражаться.
А главное, он любил музыку! Даже не так – он ЛЮБИЛ музыку. Когда Мэри начинала играть, Хьюго превращался в слух, вторя реакции Люсинды. Он так проникался мелодиями, что плакал, улыбался, внимая фортепиано, и глаза его при этом светились искренним восхищением.
***
Однажды Мэри исполнила «Ombra mai fu» (Райская сень, ария Ксеркса из одноименной оперы Генделя). Пела сама – ну захотелось повторить выступление Мэри в Незерфилде (в сериале) и напугать слушателей, ха-ха. Облом-с: у неё, местной реплики героини, нынешней Мэри, вышло лучше – голос предшественницы был выразительнее, хотя для требуемых партией характеристик не дотягивал.
Собственно, это было нормально, поскольку ария предназначалась для исполнения певцами-кастратами, чьи голоса (контр-тенор) были высокими и сильными, напоминая женское меццо-сопрано или даже сопрано.
В прошлой жизни Мария Лазаридис вживую подобные тембры не слышала, но в записи, помнится, ей попадались выступления уникальных зарубежных исполнителей-контр-теноров, например, Андреаса Шолля и Филиппа Жарусски, чей репертуар почти целиком состоял из произведений композиторов эпохи барокко (конец XVI – вторая половина XVIIIвв.).
Относительно настоящего вокала восхваляемых певцов-кастратов, властвовавших на сценах европейских оперных театров в указанный период, она, если честно, могла только догадываться: уж больно современники превозносили этих нестандартных артистов, отмечая их запредельные голосовые возможности и, одновременно, почти повсеместно, унижая и глумясь над их физическими или человеческими качествами.
Пожалуй, единственным исключением стал неополитанец, дворянин (парадокс) Карло Броски (1705-1782) со сценическим псевдонимом Фаринелли, чей ангельский, хрустальный голос с охватом в три с половиной октавы был гибким и чрезвычайно техничным, что давало ему возможность петь как высокие мужские, так и женские партии.
По свидетельству современников, на спектаклях Фаринелли легко вводил женщин в экстаз, а мужчин заставлял лить слезы умиления. Певец заслужил подлинную любовь и уважение публики не только своим вокалом, но и человеческими качествами, среди которых отмечались отличные манеры, благородство, скромность, доброта, нестяжательство, преданность делу, отсутствие конфликтов с собратьями по профессии, а еще – внешняя красота. Это была поистине незаурядная личность, внесшая значительный вклад в развитие оперного искусства, обладатель многочисленных поклонников и почитателей обоих полов и из разных социальных слоев. Что же до личной жизни Фаринелли и его настоящей внутренней драмы история сведений не сохранила, одни догадки…
***
Когда Мэри закончила выступление, к ней, словно сомнабула, двинулся здоровяк Хьюго Дуглас и взмолился:
- Еще! Спойте еще раз!
Мэри начала петь заново, а молодой мужчина, встав за ее спиной, впился взглядом в нотный лист с текстом и внезапно запел сам, да так, что попаданка на мгновение опешила – у богатыря ростом в шесть футов и весом более 250 фунтов был контр-тенор, идеально подходивший для данной партии!
Шок от эскапады Хьюго, ранее ни в чем подобном не замеченного, испытали все присутствующие, о чем свидетельствовала гробовая тишина, нарушенная через несколько минут аплодисментами Мэри и хихиканьем сэра Эбенезера.
- Дорогой мой мальчик, да ты талантище! – добродушно посмеиваясь, обратился он к стушевавшемуся от собственной дерзости Дугласу-младшему. – Не знай я тебя с рождения, предположил бы, что тебя подбросила в дом нашего предводителя певичка из проезжей итальянской труппы! Помнится, в молодости я слыхал однажды в Италии подобное пение, да-с…Его называли бельканто. Правда, артист был кастрат, о чем я узнал позже и, увы, не смог смириться с таким ...
-Мой сын полноценный мужчина! – словно бойцовый петух, налетел на хозяина дома пришедший в себя сэр Лайонел и от волнения сам давший «петуха». – Мой сын…Хьюго, как? Почему ты…?
Растерянный «мальчик» ( «Кто скажет, что это девочка, пусть первым бросит в меня камень» - не ко времени вспомнилась Маше крылатая фраза Остапа Бендера) переводил взгляд с отца на мистера Барнета и Мэри и явно был готов …заплакать!
- Уважаемый сэр Хьюго, позвольте мне сказать, что Вы –уникум! Ваш голос, действительно, чрезвычайно редок среди мужских, но отнюдь не обязательно является следствием … операции… Да, не сомневайтесь! Если хотите, я позанимаюсь с Вами, ведь скрывать такой вокал – преступление, а использовать неправильно – преступление вдвойне!
Так у Мэри появился преданный ученик, соратник в деле организации церковного хора и просто хороший приятель. Благодаря спокойствию, уравновешенности, удивительному трудолюбию, энтузиазму и умению, как ни странно, воздействовать на прихожанок-певчих в плане дисциплины на репетициях, проявленных Хьюго Дугласом (это не считая его потрясающих вокальных данных), Лазаридис смогла добиться от разношерстного коллектива единства и сплоченности, а также вполне достойного, с ее точки зрения, звучания.
Пусть ей и пришлось буквально падать с ног от усталости несколько месяцев, церковный хор Пендлитона под руководством мисс Мэри Барнет стал известен не только среди паствы викария Брауна, но и в округе, поскольку его выступление на весенней ярмарке 1826 года стало самым ярким событием в жизни этой части Беркшира.
Спустя год хор освоил как значительный религиозный, так и светский репертуар (вплоть до народных песен, подчас исполняемых в виде примитивных театрализованных миниатюр). Чуть позже (с подачи Маши, разумеется) в Пендлитоне зародилась традиция проведения музыкальных фестивалей «Рождественские встречи», когда в город приезжали церковные хоры из соседних городов и графств, студенческие – из Кембриджа и Оксфорда, и устраивали двухдневные выступления на радость жителей и гостей, заодно работая на престиж ранее неизвестного провинциального городишки.