Люси вечером пришла к тетке в комнату, присела на кровать и сказала:
- Мама погибла, упала за борт, никто ничего не видел, было темно. Большего не знаю. Тетя Мэри, Вы мне верите?
-Люси, я верю тебе. Главное, что ты не боишься этой способности. Тебе грустно? Прости, но я плакать по Джесси не буду, как и не буду злорадствовать. Такая смерть – глупая и внезапная – не повод для веселья, как бы я к ней не относилась. Пока человек жив, у него есть возможность исправиться. Джесси ее лишилась.
Люси помолчала немного и прошептала:
- Мне грустно. Она меня не любила, но она все же была… Пусть её душа найдет приют у Господа. За то, что она привезла меня в Литлл-хаус, я прощаю ее – от имени Тори и от себя. Спасибо вам с дедушкой! Мне никогда не было так хорошо, как в эти месяцы.
Мери уложила девочку с собой, и, обнявшись, они спокойно заснули. Никто им не снился…Да и надо ли?
Интерлюдия
Ступивший на берег после долгого плавания (Четыре месяца! Четыре, Карл!) сержант-майор Джеймс Мэйден сидел в своей комнате в гарнизоне в Калькутте, перебирал оставшиеся от жены драгоценности и чувствовал себя прекрасно.
Перед ним открывались такие возможности! Нет, не зря он решился на эту авантюру! Образ безутешного вдовца, привлекательного и перспективного, уже растревожил умы местного женского населения, на сержант-майора обращали внимание и молодки, и вдовы, и замужние поглядывали с интересом.
Офицеры местного гарнизона, открыв рты и развесив уши, слушали его рассказы о войне в Европе (где правда ловко и привычно для него переплеталась с ложью), «о подвигах, о доблести, о славе», очаровывались им, навязывались в друзья и предлагали участие в операциях по обогащению, проводимые с негласного одобрения командования и властей.
Так что, будущее со всех сторон обещало только плюшки. Его, Джеймса Мэйдена, ждут великие дела! А женой больше, женой меньше…Право, это такие мелочи!
***
Про то, что измученная морской болезнью, захватившей ее в сети почти сразу после выхода в море, и изведшая на этом фоне капризами и стенаниями и мужа, и офицерских жен, и даже команду корабля, похудевшая и подурневшая, ослабленная, но все еще прилипчивая Джесси не была им остановлена в одну из ночей от похода на палубу «подышать», а потом не сразу обнаружена в каюте «проснувшимся» мужем, он никому говорить не будет, даже под страхом смерти.
Когда он вместе с вахтенными матросами обшаривал палубу в темноте южной ночи, капитан корабля сразу предложил считать ее погибшей при шторме – так они все выглядели бы лучше. Сержант-майор, поломавшись для вида, согласился. А остальным судьба надоевшей до чертиков дамочки была глубоко фиолетова: британцы умеют держать лицо и молчать, когда им выгодно или все равно.
Встречный английский бриг, везущий из Индии на родину чай и драгоценности, забрал сообщение о пропаже/гибели миссис Мэйден и продолжении следования вдовца к месту назначения со словами соболезнования и приветами родне. О беспокойной пассажирке все на корабле забыли через неделю плавания по бескрайнему Индийскому океану…Как и не было Джесси…
***
Удивительная удачливость и порожденная ею самоуверенность все же не спасла Джеймса Мэйдена от укуса змеи, настигшей сержант-майора в джунглях Индостана.
Спустя полгода после прибытия в колонию, он, вместе с группой офицеров-однополчан, отправился за сокровищами в храм богини Кали, где ее жрецы и сбросили на головы белых пришельцев несколько королевских кобр, когда англичане с шумом и по-хозяйски вошли внутрь святилища.
Ослепленные блеском золотых изделий и украшений, статуэток и драгоценных камней, заполнивших все ниши храма и грудами сваленных на полу, британские офицеры не сразу заметили падающих сверху гадов, а те, злые и быстрые, не желали это учитывать. Так что счет в мгновение ока стал в пользу пресмыкающихся и мстительной кровожадной Кали, а колониальные войска потеряли пяток боеспособных единиц, естественно, «погибших при исполнении», о чем в метрополию с оказией был отправлен соответствующий рапорт.
***
Так, в течение года, старшая внучка мистера Барнета стала круглой сиротой.
К слову, она сама об этом никогда не жалела.
Глава 27
Люсинда Мэйден, под чутким руководством любящего деда и отличающейся от матери ее единокровной сестры, делала поразительные успехи во всех сферах жизни. Грамоте и прочему (арифметике, географии, истории) училась со страстью, нагоняя годы без знаний, рукоделию также отдавала много времени, перенимая навыки шитья у Гейл (когда вместе с Мэри посещали ателье с новыми эскизами и рисунками) и вязания – у тетки, была завсегдатаем кухни, умиляя добрую Энни своей дотошностью и стремлением научиться хорошо готовить, занималась огородом, где царил порядок, быстрее мисс Барнет освоила верховую езду, была чистоплотна и аккуратна.
Единственное, к чему Люси совсем не проявляла склонности – это фортепиано и музыка. Слушать – да! Играть – нет!
Маша немного расстраивалась по этому поводу, ведь слух и правильное восприятие музыкальных сочинений у девочки были на высоте. Но заставлять племянницу Мэри не стала. Хуже нет насилия при обучении музыке! Уж она-то насмотрелась на подобное. Пусть лучше Люси любит искусство со стороны, чем возненавидит себя в нем.
Некоторым утешением в этой связи служили руки девочки, формой ну вот совсем не предназначенные для игры на фортепиано: небольшие кисти, обещающие быть толстыми (бывает такое и у худых людей) короткие пальцы не позволяли «брать» нужное для сносной игры число клавиш. Вот на гитаре это стало бы преимуществом, но где найти ту гитару? И надо ли?
Поэтому Люси внимала, а Мэри кайфовала от эмоций, которые выдавала племянница во время импровизированных концертов. Хотя послушать хозяйку, по возможности, старались все обитатели усадьбы, и их впечатлительность грела душу пианистки (приятно, черт возьми, когда тебя слушают, открыв рот, иронизировала вслед за Райкиным, Мария Васильевна), реакция Люси отличалась: девочка просто растворялась в мелодии, казалось, она, как и сама исполнительница, окунается в нее полностью, теряясь в мире звуков.
Мэри часто спрашивала племяшку, какие мысли приходят ей в голову при прослушивании того или иного произведения, и всякий раз поражалась точности определения десятилетней девочкой замысла композитора.
В этом Мария Лазаридис знала толк: даром, что ли, всю жизнь училась и учила других понимать музыку! Кто бы мог подумать, что в лице юной мисс из сказочной страны она обретет почитателя творений служителей Эвтерпы, Полигимнии и Аэды, муз – покровительниц лирической, торжественной и вокальной музыки. Это внимание к любимому предмету очень сблизило родственниц и укрепило их возникшую в трагичных условиях связь.