— Мне нужно подумать.
Он кивнул, не отводя взгляда. Ни разочарования, ни ожидания — только спокойное понимание.
— Конечно. Не торопитесь. Просто знайте: я серьёзен. У вас есть талант. И из этого может выйти нечто прекрасное.
В груди что-то сжалось и тут же растаяло — тепло, неожиданное, почти пугающее.
После урока не спешила уходить. Осталась в пустом классе, прислонившись к парте, и долго разглядывала рисунок. Вглядывалась в линии, словно пыталась разгадать тайный шифр. Будто ответ уже был здесь, спрятанный между штрихами, но глаз его ещё не улавливал.
Рисование действительно помогало. Стоило карандашу коснуться бумаги, как всё вокруг меркло. Мир сужался до этой белой поверхности, до движений руки, до тонких пересечений теней и света. Штрихи ложились один за другим, создавая формы, а вместе с ними — нечто большее. Как будто с каждым движением что-то внутри становилось легче, мягче. Боль не исчезала, но словно растворялась, становилась далёким гулом, который уже не мог пронзить насквозь.
— Эй, вы чего тут застряли? — Голос Андрея раздался от двери, вырвав из мыслей.
Подняла голову. Он стоял, опершись на косяк, склонив голову набок и разглядывая её с лёгкой улыбкой.
— Думаю, — ответила честно, снова опуская взгляд на рисунок.
— О чём?
Пальцы сжали карандаш.
— Может, вы правы. Может, искусство действительно способно исцелять.
*****
На следующее занятие принесла с собой старый, потрёпанный альбом. Нашла его случайно — на самой верхней полке книжного шкафа, где пыль ложилась толстым слоем, будто время давно забыло об этих страницах. Листы пожелтели, на полях кое-где виднелись детские каракули — следы прошлых лет, когда мир ещё казался простым, а счастье легко умещалось в несколько штрихов цветного карандаша.
Перелистывая страницы, ощущала странное волнение, будто заглядывала в прошлое, которое когда-то оставила позади. Наконец, чистый лист. Белоснежный, словно ещё не испорченный ни одной ошибкой, ждущий своего часа.
Глубокий вдох. Карандаш лёг в руку легко, привычно. И вот уже линии рождаются сами собой, извиваясь и переплетаясь, как живые. Чёрные вихри сталкиваются с ослепительными вспышками света, тьма и свет спорят друг с другом, словно буря, разрывающая ночное небо. Где-то в глубине рисунка пробивается тонкая, почти неуловимая линия рассвета.
Мир исчез. Остался только этот танец линий.
Последний штрих — и вдруг внутри что-то отпускает. Как будто невидимая тяжесть, висевшая на плечах годами, наконец-то рассыпается в воздухе. Это похоже на долгий выдох после слишком долгого напряжения.
— Это потрясающе.
Голос прозвучал так близко, что вздрогнула.
Андрей.
Стоял рядом, склонившись над альбомом, и разглядывал рисунок с таким вниманием, будто перед ним была древняя карта, таящая в себе великие тайны.
— Вы позволите мне взглянуть?
Кивнула, ощущая, как сердце вдруг забилось быстрее.
Он осторожно перелистнул страницу, будто боялся нарушить хрупкую магию момента, провёл пальцем по линиям — не касаясь, но повторяя их изгибы, словно пытался ощутить рельеф. Затем поднял взгляд, и в его глазах отражался тот же вопрос, что крутилась у меня в голове.
— Знаете, что это значит?
— Что? — Голос едва слушался.
— Это вы. Ваш мир. Тьма, что окружает вас, и свет, который вы ищете.
Слова попали точно в цель. В горле пересохло. Он прав? Это правда отражение моего мира? Или просто случайный набор штрихов?
— Может быть… — пробормотала, разглядывая рисунок уже иначе, пытаясь увидеть в нём нечто большее.