— То есть он не пришел в себя?
— Если бы пришел, я бы тебе рассказал. А сейчас рассказывать нечего. Думаю, он в коме.
От страшного слова, которое произнес брат, ребра сдавили сердце, и мое хорошее настроение исчезло, как дым.
Сашка отправил в рот последний кусочек яичницы, а потом встал из-за стола.
— Мам, пап, я побежал! — бросил он и вылетел из кухни, жуя на ходу.
— А вот твой завтрак, солнышко, — мама вложила мне в руки поднос с чашкой горячего чая и сырниками, политыми малиновым вареньем.
— Спасибо… — произнесла я после некоторого молчания.
— Если снова почувствуешь себя хуже, звони мне или папе! — крикнула мама мне вслед, а отец подарил мне одну из своих редких улыбок.
Я ответила легким кивком и на автопилоте отправилась к себе, еле передвигая онемевшие ноги.
Кома…
Мысль о ней вызывала мороз по коже. Казалось, на руки и ноги надели тяжелые кандалы и бросили со скалы в пропасть.
Я поставила поднос на рабочий стол, включила ноутбук и напечатала в поисковике это слово. Он услужливо подбросил мне несколько статей и видео на тему. Я наугад кликнула на какое-то из них.
— Кома — угрожающее жизни состояние, которое характеризуется полной потерей сознания и угасанием рефлексов… — послышался из колонок спокойный мужской голос. Он сопровождался кадрами больничных палат, капельниц, черных тоннелей и будто бы спящих людей.
Глядя на экран, я гадала, как диктор мог без всяких эмоций говорить об ужасных вещах. В то же время на фоне играла тихая медитативная музыка.
— Существует несколько стадий комы. Поверхностная — при ней человек может реагировать на свет или боль. Обычная, когда сохранены лишь защитные рефлексы. Глубокая — такая кома характеризуется угасанием рефлексов, глотания и дыхания…
Если бы я только знала, в каком состоянии находился Егор! Если бы я только могла его увидеть!
— На самом деле кома длится не более четырех недель. Далее человек выздоравливает, переходит в состояние минимального сознания, вегетативное состояние… или же погибает, — вещал закадровый голос.
Четыре недели. Всего четыре недели или двадцать восемь дней. Сколько Егор уже находился без сознания? Я машинально начала загибать пальцы на руке.
Субботу не считаем. Воскресенье, понедельник, вторник… Сегодня опять понедельник. А значит, шел уже девятый день. Девять дней Егор боролся со смертью. Осталось девятнадцать.
Слезы сами собой наполнили глаза, мешая смотреть на экран ноутбука.
— Чем дольше человек находится в коме, тем меньше у него шансов очнуться, — продолжал диктор.
Больше не в силах сдерживаться, я закрыла лицо руками. Время утекало сквозь пальцы, как соленая вода, хлынувшая по щекам на рабочий стол. С каждой минутой, с каждой секундой снижались шансы, что Егор проснется. И я ничего не могла поделать. Абсолютно ничего.
За что такое испытание мне, ему, всем нам? Чем мы его заслужили? Я не могла найти ответа.
Дрожащей рукой я нажала на крестик и закрыла вкладку с видео, не досмотрев его до конца. Оно только убивало надежду, которую я старалась во что бы то ни стало сохранить. Ни монотонный голос за кадром, ни усыпляющая музыка не смогли удержать меня от приступа рыданий. И зачем я вообще вбила в поисковик эту тему? Как теперь остановить водопад слез?
Я просидела полчаса или даже час, низко склонившись над столом и обхватив голову руками, прежде чем почувствовала, что атмосфера в комнате неизвестным образом изменилась. По ней будто пролетел ветерок, хотя окно и дверь были плотно закрыты. Я приподнялась и посмотрела мокрыми глазами в сторону двери.
В паре шагов от меня стоялон.
— Аня, что случилось? Ты… ты плакала?
— Егор… — выдавила я, почувствовав в горле ком.
Призрак подошел к столу, внимательно изучая мое лицо и нетронутые сырники. Я в спешке вытерла слезы со щек. Егор видел меня сонной, больной, а теперь еще и расплакавшейся. Ниже падать в его глазах было просто некуда.
Однако внимание Егора привлек вовсе не мой внешний вид, а ноутбук, который включился, когда я случайно нажала на клавиатуру. Призрак посмотрел на него, и его брови сдвинулись к переносице. Я тоже повернула голову к экрану, тут же осознав, отчего гость стал таким хмурым.