— Да уж… — сказала Дара, дослушав мою историю до конца. — Я не представляю, что ты чувствуешь. Пережить такое…
Она привалилась спиной к стене, и я последовала ее примеру.
— Просто до сих пор не могу поверить, что это — правда, — произнесла я, устало глядя в потолок.
— Я тоже, — ответила Дара и перевела взгляд на мелкие облака, проплывавшие за окном.
Слезы и боль покинули меня. Исчезли без следа, будто прямо в сердце вкололи анестетик. Я чувствовала себя пластиковой куклой, абсолютно пустой внутри.
Мы долго сидели плечом к плечу, и ни одна из нас не говорила ни слова. Но даже молчать с подругой оказалось приятно. Она не оставила меня страдать в одиночестве, за что я была безумно ей благодарна.
Закатное солнце окрашивало обои комнаты в огненно-красный, готовясь спрятаться за домами. Предсмертная агония сегодняшнего дня подходила к концу. Я всей душой желала, чтобы поскорее наступило завтра — вдруг оно принесет хорошие новости. Даже одной хорошей новости оказалось бы достаточно, но, как назло, время тянулось с черепашьей скоростью.
— А Егор — везунчик, — наконец нарушила тишину Дара.
— Что ты имеешь в виду?
— Кто угодно мог бы погибнуть в такой аварии, а он выжил. Это как выиграть миллиард в лотерею. Настолько удачливым надо родиться.
— Если бы ему действительно повезло, он бы вообще не разбился.
— Возможно, — покачала головой Дара. — Но байкеры бьются чуть ли не каждый день. У меня дядя — фельдшер на скорой, постоянно рассказывает истории про них.
Я не могла полностью с ней согласиться, но она была в чем-то права. Машины всегда считались куда безопаснее мотоциклов.
— Посмотри на все с другой стороны. Если он не умер, значит, он нужен здесь, на земле, — сказала Дара.
Егор и правда многое не успел. Он собирался записать свой первый альбом, сыграть большой концерт, стать настоящей звездой, а вчера рассказывал Сашке, что мечтает проехать через всю страну от Калининграда до Владивостока.
Сегодня эти планы оказались под угрозой, ведь сама его жизнь висела на волоске. Но у нас оставалась надежда на то, что ему снова повезет и он выиграет битву.
— Хоть бы он поскорее очнулся, — сказала я, уставившись в стену невидящим взглядом.
Подруга положила теплую ладонь мне на плечо и тихо произнесла:
— Да, это главное…
Глава 8
Понедельник оказался таким же ясным и теплым, как предыдущие три дня. Я надела темные очки, чтобы по дороге в университет яркий свет не бил по глазам, все еще воспаленным от вчерашних рыданий.
Прошлую ночь я спала урывками и несколько раз просыпалась в мокрой от пота постели. Хотя благодаря разговору с Дарой мне действительно стало легче, после ее ухода мгла сгустилась вновь. Сразу после аварии еще не верилось в случившееся. Однако теперь я больше не могла ничего отрицать. Егор сильно пострадал, его пассажирка погибла, а водитель бросил авто и скрылся. Это была моя жизнь. Моя реальность.
Тревожные мысли устроили в голове бесконечный хоровод, не давая уснуть. Я лежала на боку в своей кровати, наблюдая, как по полу скользит тускло-голубой квадратик лунного света. А когда мои опухшие веки закрывались от усталости, я в очередной раз оказывалась в том самом сне — практически в полной темноте на берегу ревущего моря, где мы с Егором мучительно ждали рассвета.
Я осторожно поправляла его короткие волосы и стирала со лба кровь, сквозь шум ветра шепча на ухо что-то ободряющее. Мой голос казался спокойным и ласковым, хотя на самом деле я отчаянно пыталась не падать духом и не забывать, что ночь не вечна.
Во сне и наяву мне оставалось только одно — верить в него. Я мечтала о том, чтобы он поскорее к нам вернулся. Некоторые люди отделывались одними царапинами, упав с высоты девятиэтажного дома. Другие выживали после удара молнии. Если случались подобные чудеса, Егор тем более имел шансы выздороветь.
«Даже когда нельзя надеяться, всегда есть какая-то надежда, вопреки любой безнадежности, даже самое невозможное иногда может оказаться возможным», — говорил известный австрийский психолог Виктор Франкл.
Когда-то мне в руки попала его книга[1], в которой он рассказал о том, как прошел через концентрационный лагерь в годы Второй мировой войны. Его жена и родители погибли в таких же лагерях, в то время как сам он выжил и помог выжить другим заключенным. Книга Франкла настолько меня поразила, что я захотела тоже стать психологом. Его слова и цитаты из книг, которые я помнила наизусть, сейчас они придавали мне сил.
С этими мыслями я толкнула тяжелую дверь университета и вошла в холл. Студенты во весь голос смеялись, спеша на занятия. Жизнь шла своим чередом. Все выглядело так же, как и в пятницу. Почти так же. Но одного человека здесь не было. От воспоминаний о нем сердце кольнуло, и я сняла очки, чтобы смахнуть слезинку, против воли выступившую на глаза.
Неожиданно в кармане куртки завибрировал телефон. Я вытащила его, зашла в мессенджер и обнаружила сообщение. От Ники.
«При) Я тут заболела, сегодня не жди. Постараюсь прийти в форму», — писала она.