Мама начала смеяться, наблюдая за нашей странным знакомством.
— Славик, как ты грубо её, — произнесла она сквозь смех, вытирая выступившие от веселья слёзы. — Она не привыкла же к такому обращению.
Я лишь поднял бровь и хмыкнул. Ну, что поделать, это у меня привычка — показывать всем их место.
Гера отползла в сторону, и мы на время о ней забыли. Мама увлечённо показывала мне разные алхимические штуки: порошок-катализатор, согревающие камни, стабилизирующие кристаллы и флаконы с застывшими в них зельями, которые при нагреве восстанавливали жидкую форму. Были там и концентраты зелий в крошечных капсулах, которые можно было добавить в воду, и они тут же превращались в готовый спортпит для роста ядра. В кашку мне уже его добавляют, как сказала мама.
Мне было интересно — такие вещи явно могут пригодиться в разрушении.
Но вдруг раздаётся тихое шипение.
Ну надоедливая же змеюка!
Мы с мамой одновременно оборачиваемся. Мама замирает, её глаза расширяются от удивления.
— Ого, Слава! — восхищённо восклицает она. — Так ты ей понравился!
Может, и так, но умом Гера явно не блещет. Если бы она была хоть чуточку сообразительнее, то притащила бы мне не дохлую мышь, зажатую в зубах, а хороший говяжий стейк со средней прожаркой.
Силт-фьорда тебе в глотку! Сто лет мяса не ел! Всё каша да каша!
Вообще, Гера какая-то мазохистка. Я её по башке стукнул, а она теперь смотрит на меня влюблёнными глазами и ещё мышь предлагает.
Что с тобой, гадюка?
Вздыхаю и протягиваю руку к ней, смирившись:
— Ма-ма, дяй…
Может, змеюка и не блещет умом, но одно я знал точно — отказываться от подарка эхозверя нельзя. Это азы дрессировки. А то ещё с горя уползёт в угол, скиснет и издохнет.
Мама понимающе кивает:
— Ты прав, Славик, нельзя её обижать.
Она берёт целлофановый пакетик, ловко натягивает его на руку и с абсолютно невозмутимым видом забирает мышь у Геры.
Змеюка тут же довольна: её подарок приняли! С чувством выполненного долга она плавно уползает, исчезая в тени.
Мама, убедившись, что её любимица больше не смотрит, без лишних раздумий швыряет мышь в мусорное ведро и закрывает крышку. Ну и правильно. Я, конечно, соскучился по мясу, но не настолько.
После экскурсии меня вернули в детскую. Ксюня сидела на коврике, что-то лепетала себе под нос, играясь с куклой. Я улёгся рядом, лениво лопая пузырьки — тренировка всегда на первом месте, — но мысли всё время возвращались к увиденному. Эти ряды склянок, пузырьков и колб…
Хель меня дери! А ведь мама права — я же Алхимик, ну, частично. У моего ядра ведь изначально структура Алхимии, это потом я ее под себя перековал. Получается, я могу что-то создавать? Алхимить, так сказать?
«Прикольно если так!» — подумал я и тут же ухмыльнулся.
«Ладно, с алхимией подожду. Пока лучше потренируюсь разрушать замки. Это и проще, и веселее».
Вскоре после пятого замка из коридора начинают доноситься голоса. Мама говорит с Матвеем, и её голос звучит растерянно, почти возмущённо:
— И вы хотите, чтобы мой сын жил рядом с этим? Мало ему мечей!
Глухой, спокойный бас Матвея, с оттенком лёгкой иронии, раздаётся в ответ:
— Это пенопластовые мечи, Ваша Светлость. А медитировать с подобным себе очень полезно.
— С подобным себе⁈ — голос мамы становится резче, в нём слышится нотка негодования. — Мой сын не подобен этому чудовищу!