Поток крови вырывается из её рта, забрызгивая стол. Алые брызни летят во все стороны.
Лекарь в шоке. Кровь окатывает его лицо, но он даже не отходит, просто хлопает глазами.
Служанка вскрикивает, её руки вцепляются в передник.
— Работай, Мефодий! — рычит мама, и, очнувшись, лекарь начинает заживлять рану. Его руки светятся магией, запечатывая края повреждённой ткани.
— Что с Ксюней⁈ — параллельно вопрошает мама.
Я лежу рядом, обессиленный. Мир становится всё более расплывчатым, будто кто-то гасит свет. Я вырубаюсь.
Но прежде чем сознание окончательно покидает меня, я слышу голос толстяка-лекаря:
— Он её спас… Княжич спас девочку.
Глава 3
Проснулся я внезапно. Такое бывает, когда душу терзают дурные сны или кто-то из близких пытается по-тихому подсунуть градусник под подмышку. Я же пришёл в себя, как будто кто-то дал мне команду: «Встать!». Открыв глаза, я понял, проспал два дня.
Нет, это я не почувствовал каким-то мистическим образом — календарь на стене сдал. Красный кружочек, которым служанка отмечала дни, передвинулся на две ячейки.
Мама, увидев, что ее любимый сынуля очнулся, облегчённо выдохнула. У неё этот вздох был с двойным эффектом: и нервное напряжение уходит, и от усталости глаза слезятся. Она, видимо, всё это время из комнаты не выходила, караулила, как будто я мог взять и передумать просыпаться.
По соседству раздался звонкий, переливчатый детский смех. Ксюня вовсю играла с мягким зайцем, которого называла «Кай». Ее счастье было заразительным, хотя я, честно говоря, никак не мог понять, что такого увлекательного в этом плюшевом недоразумении. Уродливый же заяц. Таких не бывает.
Но стоило ей заметить, что я проснулся, как игра тут же перестала её интересовать. Она бодро подползла к кроватке и протянула игрушку с радостным видом.
— Са-ва! На!
— Ой, ты хочешь подарить Славе зайчика? — мама с улыбкой подняла Ксюню и усадила рядом со мной.
Я вынужденно взял это пуховое чудовище. Ксюня тут же заулыбалась, довольная, а я задумался.
А что, если… Попробую взорвать? Ну, как взорвал кисту, когда лечил Ксюню. Опухоль ведь тоже состоит не из мыльной воды. Почему бы не сработать и на зайце?
Взял его покрепче, сосредоточился. Кусочек силы собрал, пустил в плюшевую тушку. Тишина. Ноль эффекта. Даже усы у него не дёрнулись. Моя запутанная борода! Заяц остался цел и невредим, а его кривая морда смотрела на меня безмятежно.
Значит, до зайца еще не дорос. А с кистой же… ну, я ради Ксюни постарался и чуть не надорвал попу. Ну да, ладно, все еще впереди.
Тем временем мама уже сбегала за медперсоналом. Толстяк-лекарь, что-то бормоча себе под нос, пощупал мне пульс, посмотрел в глаза и хлопнул себя по бёдрам. Выносил вердикт коротко, словно колокол ударил:
— Его Светлость в полном порядке!
Мама выдохнула так, будто сняла с плеч мешок картошки. Я едва сдержался, чтобы не спросить, кто тут лечится, я или она. Ну люблю пошутить, да.
На следующий день нас с Ксюней отправили дышать свежим воздухом. Для этого нас торжественно выкатили во двор на коляске. Двор городской усадьбы просторный, аккуратно вымощенный камнем, а вокруг раскинулся небольшой, но ухоженный сад. Деревья радовали глаз симметричностью, а кусты словно выстроились по струнке. Всё дышало порядком и деньгами.
Мы с Ксюней мирно катались туда-сюда, пока мама, отойдя в сторонку, болтала с кем-то из прислуги. Вроде бы всё шло идеально.
И тут я заметил знакомый силуэт. Из-за дома, с заложенными за спину руками, медленно вышел тот самый городской лекарь — не наш родовой толстяк, а тот, другой. Долговязый, с липкими руками, от одного воспоминания о которых меня передёрнуло. Он осматривал нас с Ксюней всего раз, но этого хватило.
Но что-то с ним было не так. Его лицо стало серым, почти белёсым, как пыльная тряпка. Шёл он в сопровождении двух дружинников, угрюмых, вооруженных. Компания скрылась за дверями, а я, удобно устроившись в своей коляске, наблюдал за этим представлением издалека.
Дверь закрылась, тишина.
И тут изнутри, откуда-то из подвала, раздалось: сначала громкий стук, словно ударили обухом топора, а потом чей-то жалобный слабый крик:
— Меня заставили…!