Она, судорожно всхлипнув, замотала головой:
— Нет! Убери. Не надо. Я ничего не возьму. Подари его своей невесте.
— Полин, пожалуйста… Не думай, я не откупаюсь. Это от сердца…
— От твоего поганого сердца? — перебила его с ненавистью.
Выхватила украшение, сжала в комок и, едва не порвав цепочку, затолкала в левый карман его рубашки:
— Пусть и лежит возле него.
Глеб побледнел так, что губы стали серыми. Гневно дёрнулся, будто хотел ударить. Остановился. Опустив голову, до скрипа стиснул скулы, кадык нервным бугром прокатился по горлу.
Глава 37. Ушёл
Полина хамила азартно, с тем ненасытным удовольствием, когда заводишься от ядреной смеси бешенства, страха и адреналина, теряешь грани разумного и уже на всё плевать. В этот момент ей нравилось быть грубой, лицезреть, как каждое слово больно вонзается в цель и Глеб балансирует, с усилием подавляя взрывное эго.
Пусть бесится! Он полагает, с ней можно играть? В зависимости от настроения то пнуть, поглумиться, напомнить о её незавидном месте. То кинуть щепотку милости, подманить ближе и потрепать по загривку, как домашнюю собачку.
До дрожи хотелось поцарапать его распрекрасное лицо, если бы это было возможно, сделала бы с радостью. Поквитаться за каждый миг унижения. Начиная от первой секунды загаженных им грёз и мелькнувшей только что надежды.
Глеб сам пожелал, чтобы она его ненавидела. Не так ли? Получи и распишись. Пусть радуется: желание свершилось.
Злость зашкаливала от любого более-менее порядочного жеста с его стороны. На кой ляд он в очередной раз куражится над ней? Внутри всё пекло от обиды: Красавин не мог не понимать, что своими неоднозначными поступками делает только хуже.
Если бы вёл себя, как в первые минуты после тестов: так же холодно и беспощадно, было легче ненавидеть, помня только плохое. Иначе, минуя логику и факты, мучительно расправляла сломанные крылья давным-давно изгнанная надежда и недобитое влечение к нему.
Полина на сто процентов осознавала: Глебом движет всего-навсего прозаическое сострадание к существу, попавшему в беду по его вине. И только. Хочет мало-мальски подлатать свою совесть, а потом, удовлетворённый кинутой подачкой, покатит к любимой невесте.
Дальше, Поперечная, крутись сама.
А ему надо более увлекательными вещами заняться, вроде тех: план торжества, меню свадебного стола, форма торта, состав приглашённых, дресс-код и уймища прочих приятностей. Они напрямую касаются их с Викой счастья.
Поэтому: пусть скорее вымётывается! С глаз долой, из сердца вон.
— Зря ты так, Поля… Не делай из меня мерзавца.
— Я не могу из тебя его сделать. Ты уже им являешься.
— Ты сразу была в курсе, что у меня есть невеста, — хрипло вытолкнул Красавин. В голосе вибрировала неподдельная обида. — Да, я виноват, безусловно. Но всё можно было остановить. Я взял тебя не насильно. Понимаю, ты возлагала на меня какие-то свои надежды, но, согласись, я тебе ничего не обещал. В том, что случилось, есть и твоя вина, однако злодеем назначен я. Думаешь, мне легко? Я спать перестал, ни о чём больше не могу…
— Да-да! Конечно, тебе тяжело. Сейчас брошу всё и зарыдаю от жалости, — перебив, выкрикнула она.
Но что-то в его голосе надломило её непоколебимость. Закрыв лицо ладонями, Полина тихо попросила:
— Пожалуйста, уезжай, Глеб…
— Полин… — он уловил изменение в эмоциях не слухом, а сердцем.
Нервно растирая пальцы, то сжимая их в кулаки, то пряча в карманы, заговорил. Каждое слово давалось, словно шаги по натянутому канату — чуть оступился и непоправимая ошибка:
— Погоди, не торопись. Ещё ничего не определилось. Я пока… свободный человек, — и, будто боясь не успеть, скороговоркой выпалил: — Я останусь с тобой… до утра. И всё обсудим.
Слова хлестнули как пощёчина: «До утра?»
Полина, расширив глаза, отчаянно замахала руками и шарахнулась в сторону, увидев, что тот потянулся с объятиями:
— Нет! Не смей. Ур-р-род! Мразь! Никогда не прикасайся ко мне. Ты мне противен. Убирайся.