— В том то и дело, что молчит. Может быть ты с ней побеседуешь и узнаешь что, да как. Уж, я и так старался и эдак, но она молчит, словно воды в рот набрала. Чует мое сердце, что не все так просто в этом деле.
— Ну, раз сам Степанков считает, что дело с душком, то это так и есть.
— Ты же понимаешь, — перешел он на «ты». — Меня в любую минуту могут перевести на другой участок. Сгинет девка, не за холодную воду сгинет.
Маг-сканер внимательно всмотрелся в мой пропуск, выданный на разовое посещение каземата, Степанковым.
— Куда идем? — вот, что за глупый вопрос? Так и хочется ответить, что на занятия по бальным танцам или уроки по обучению хорошим манерам. Неужели не понятно из документа, лежащего перед служивым, куда я направляюсь?
— Вниз, — ответила строго по существу. А что? Он меня спрашивает — я отвечаю. Главное не рассмеяться в самый неподходящий момент.
— Насколько вниз? — ага, у нас тоже извилины есть, не совсем еще работой отутюжены до состояния девственно ровной простыни.
— Шесть метров ниже уровня моря, — думаю, не ошиблась в вычислениях — два этажа под землей это как раз и есть шесть метров, если допустить, что на один этаж приходится метра три.
— Не пущу, — вот это новость! И маг новенький, и вопросы задает не обыкновенные.
— Прошу письменно указать причину отказа, — не растерялась я. Смысла качать права на этом уровне подчинения нет совершенно, а вот с его начальством можно и пободаться для порядка.
— Да, я пошутил, — как-то сразу стушевался новенький. — Все у вас в порядке. Проходите. Я уже и вещи ваши проверил на наличие запрещенных предметов.
Когда проходила мимо шутника в сердцах прошептала «чтоб тебе приспичило в людном месте, а добежать не успел, тогда и шутить будешь». И ведь знаю, что прицепится к нему моя шепталка и никто не спасет, пока она не исполнится точь-в-точь. На мага даже не взглянула. Мне, итак, не доставляет радости находиться в закрытом помещении, да еще под землей, а тут он выискался весь из себя шутник. Дома шути над тараканами — завязывай глаза и сталкивай лбами — в самый раз обхохотаться.
— Здравствуйте, — на меня исподлобья глядела женщина средних лет, морщинки в районе глаз уже обозначили свое будущее место положение, но еще не утвердились окончательно. Руки скрещены на груди, вся поза выдает закрытость. Пойдет ли она со мною на контакт? Сейчас ей все видятся врагами, независимо от того кто перед нею стоит. Видимо в камере напугали, что будут склонять к сотрудничеству или тем паче заставлять брать на себя то, что не совершала, а может быть и по другой причине.
— И вам не хворать, — спустя достаточный промежуток времени мне ответили. Еще бы немного и я бы посчитала, что вообще не услышу от нее ни слова.
— Меня зовут Виктория Крыловская. Я ваш адвокат.
— Не надо мне никаких адвокатов, от них больше вреда, чем пользы.
— Дело ваше. Вы можете отказаться, изложив свое желание на бумаге и засвидетельствовав подписью, но прежде чем я отсюда уйду — обязана рассказать ваши права, выслушать просьбы или жалобы. Вы могли бы мне ответить на несколько вопросов касательно вашего семейного положения.
— А зачем это?
— Я сейчас не буду касаться того преступления в котором вас обвиняют, поскольку вы считаете, что вам адвокат не нужен. Я лишь по выходу отсюда сделаю запросы по месту жительства для сбора характеризующих данных, если следствие их не успело собрать их полностью. Только и всего.
— Хорошо. Спрашивайте, — разрешающе кивнула мне женщина.
Достала свой большой блокнот, в который заносила все записи, и положила на пыльный стол в допросной комнате. Ну, почему хоть время от времени нельзя протирать стол? В самом начале своей работы я еще как-то пыталась своими силами бороться с грязью: смахивала салфетками, поскольку использовать магию в каземате строго настрого запрещается, а потом перестала. Надоело ловить на себе недоуменные взгляды служивых. Стала приходить домой грязная, но зато отношение со стороны работников изменилось, признали за свою. Вот за это и не люблю посещение подобных мест, что приходится терпеть неудобства.
— Семейное положение?
— Вдова, — вот так номер! А в сведениях об этом ничего нет. Не здесь ли кроется часть проблем.
— Давно? — не время разводить сантименты.
— С полгода как, — и до сих пор ничего об этом неизвестно? Вдвойне непонятно.
— А почему в ваших данных нет документов об этом.
— Потому, что их нет. Пропал на рудниках при невыясненных обстоятельствах, расследованием никто не занимался, вот и документов нет.
— Тогда может быть он жив и здоров, да где-то просто отсиживается? — задала вполне закономерный вопрос. Обычно по доброй воле на рудники не шли работать, скорее работников туда ссылали.
— Вот и вы туда же. Вольнонаемный он…был…подался за звонкой монетой. Ради семьи. Ради нас. Чтобы жили по человечески. Как все. Чтобы горя не знали, — и у женщины набежала скупая слеза, которую она тотчас смахнула как надоедливую муху. Лишь бы не показать постороннему человеку свою слабость.
— А вы только на днях об этом узнали? — высказала свою догадку. И попала точно в цель. Женщина дернулась, как будто ее оса ужалила. Не выдержала. Опустила голову и с ее ресниц посыпались хрустальные слезы отчаянья.