— Не девайся, пожалуйста, никуда. Ты меня слышишь?
Мне не хватило сил и дыхания спросить, к чему эта просьба. А Королёв и не стал дожидаться моих расспросов. Спустя двадцать минут в двери раздался клёкот ключа.
Я должна ему высказать. Должна заявить, что так делать неправильно. Раз уж он отдал мне эту квартиру, то вот так по-хозяйски открывать дверь оставшимся у него ключом и врываться в квартиру — неправильно.
Но что я в итоге сделала, когда запыхавшийся Королёв, стащив с себя ботинки, стремительным шагом вошёл в гостиную, где я скукожилась на диване.
Я разрыдалась.
Я ничего не сказала, не объяснила и уж тем более ни за что его не отругала. Стоило ему, небрежно скинув в себя куртку в ближайшее кресло, опуститься рядом со мной на диван, как я разревелась.
Спустя пару мгновений его руки обхватили меня и я, покачнувшись, уткнулась лбом ему в грудь.
Рыдала я долго и самозабвенно. А Королёв просто сидел и гладил меня по спине, терпеливо ожидая, пока мои слёзы иссякнут. Оставалось только диву даваться, откуда их во мне столько…
— Может, воды? — предложил он тихо, когда я чуть утихомирилась.
Я помотала головой, размазывая по щекам солёную влагу. И мы посидели так ещё какое-то время.
— Маш, ты хоть… ты намекни, что тебя так расстроило?
Муж помолчал немного, и пока я собиралась с силами, чтобы ответить, он предположил:
— Это... из-за Гараева? Он реально настолько тебе понравился?..
Я слышала надлом, горечь и боль в его голосе.
У меня даже дыхание перехватило от того, насколько явно они сейчас слышались.
И я могла бы его помучить. Могла бы подтвердить его опасения. Но я слишком хорошо представляла, каково это, когда тебе вонзают в сердце нож предательства. Я бы так с кем-то другим поступить не могла. Даже если этот кто-то достаточно боли мне причинил. Это ведь вопрос не мести, а милосердия
Если ты не способен, несмотря на предательство, проявить его, то чего ты заслуживаешь на самом деле?..
— Дур-рак ты, Королёв, — всхлипнула я и отстранилась от него, но глаз не поднимала.
— Это не новость. Я просто пытаюсь понять, что тебя так расстроило.
И я собрала всю свою храбрость в кулак. И я ему рассказала. Обо всём рассказала. И о новой встрече с Лопатиной, и о звонке Ольги, и о том, как страдала, и о том, что думала всё это время...
Влад молчал — молчал тяжело и обречённо. Будто я своими откровениями выносила ему приговор.
— Маш… — отозвался он робко, после того, как я окончательно охрипнув, замолчала. — Я всё это принимаю… Принимаю свою вину. Только одно буду отрицать до самой могильной плиты. Я не спал с Лопатной. Я с ней не спал. И то, как она это фото получила... я ни от единого слова не отказываюсь.
— А разве я сказала, что я твоим словам не верю? — тихо отозвалась я. — Я просто рассказала тебе, что я чувствовала. Теперь… особенно после звонка Ольги… я лучше понимаю ситуацию и козни Лопатиной…
Королёв вздохнул.
— Я такой дурак. Маш… Самый большой дурак в истории дураков. И всё что ты по моей вине испытала…
Он осёкся, не в состоянии облечь своё отчаяние в подходящие слова.
— Скажи мне, как я могу хоть что-нибудь исправить. Хоть что-то.
Я молчала. Поэтому он начал перебирать, предлагая мне какую-то чушь: увеличить долю доходов от фирмы, какие-то акции и прочие активы… И что самое нелепое — больше никогда не лезть в мою жизнь.
— Нет, Королёв, — покачала я головой и в который раз отёрла холодные щёки. — Это всё… это мне не подходит.
— Маш, тогда… что угодно. Проси у меня что угодно, — тихо попроси он. — Если это физически в моих силах, считай, что это твоё.