Все мысли, всё сознание захватила эта дама. Подобные слова обычно говорят о той, в которую влюбился с первого взгляда. У меня были чувства и отношения, недолго и давно, но были, насколько в этом понимаю, да вот только любви я не встретил, если сказки про любовь вообще правдивы. Хотя… Была девушка аккурат до того, как я отправился в горячую точку. И вот тогда все мои мысли были о прекрасной женщине. Сейчас же все мысли только об этой мадам, и они совсем другие…
Было и нечто, что заставляло меня думать о девушке плохо, брезгливо. Я противился этому, но… Не совсем получалось.
Десять пудов живого тела, почему-то именно в пудах захотелось мерять. Судя по всему, она и росту была под метр восемьдесят пять, не меньше. При этом лицо не безобразное, а бюст… декольте у мадмуазели было такое, что я только надеялся на крепость корсажа. Шестой? Восьмой размер груди? Руки… Вот, точно — сумо. Может, девчонка занимается этим спортом?
А впрочем… Нет, ей бы заняться собой, так вышла бы и ничего такая мадмуазель. На лицо и не ужасная вовсе… А в большинстве случаем тело можно и выстроить.
— Чего не так? Что ты так смотришь? А? — Настасья Матвеевна, как ее называл доктор, встала с кровати, на которой я лежал, и меня сразу чуть подкинуло.
Когда она вновь сядет, меня вовсе подбросит под потолок.
Манера поведения? Я судорожно думал, как мне вести себя. Для того, чтобы иметь четкое представление, как себя подавать, нужно понимать, где я и кто передо мной. При этом всё то, что со мной происходит — неправильно. Была зима, да и сейчас, когда доктор открывал на время окно, морозный воздух моментально проник в комнату, значит, зима никуда не делась, в отличие от поздней весны, в которой я был не так давно. Я же помню, что спасал детей из горящего дома почти летом. Этот говор… На Донбассе так же могут говорить, с «х» вместо «г», но все равно неестественно тут всё звучало.
А теперь вот это огромное лицо в… чепчике. Вот же насмешка над девчонкой… чепчик. У нее голова четвертого размера противогаза, это когда свыше 710 мм. А она чепчик на макушку… Как в старину носили.
Нет! Нет! Нет! Мысли прочь… Да куда там! Сумоистка выглядела точно будто из позапрошлого, девятнадцатого века. Причем не на конец столетия. Это несложно определить, даже если ориентироваться только по фильмам, а я не только, да и не столько фильмы смотрел, я еще и книги читал. На передовой, если минутка затишья, чаще читаешь, чем смотришь кино, если только не на ротации.
— Какой сейчас год? — неожиданно и для себя, и тем более для дамочки, но вполне четко спросил я.
— А… Что? Год? Соколик мой? А ты не знаешь? — испуганно спрашивала Настасья, пятясь. — А меня ты узнаешь?
— Нет! — сознательно я сказал правду, почувствовав, что так она скорее уйдёт и оставит меня одного.
А мне бы мысли в кучу собрать, а не думать о том, как я выгляжу, что говорю, что со мной может случиться. Нужно остаться наедине со своими мыслями.
— Настасья Матвеевна, я уже чарку подорожную принял. Что случилось? — в комнату вновь зашел доктор.
— А вот оно как, доктор, не признает меня, стало быть, Алешенька! Как же так-то? — пусть и громоподобным, но дрожащим голосом говорила Настасья.
Сейчас расплачется. Мне даже стало жалко девчонку. Ведь у нее, наверняка, немало комплексов из-за выдающейся комплекции, но чувствуется, что душа соразмерна телу. Вот начала плакать, так сразу и показала себя, как человек. И отношение к ней стало иным. Мне стыдно стало за всё то, что я думал только что. А только ли я думал? Не всегда выводы были моими.
— Будет вам, Настасья Матвеевна. Вы бы проехали к батюшке, а то неровен час прискачет с ружьем, — сказал доктор, и на удивление покорно девушка вдруг кивнула и пошла, озираясь на меня с испугом.
Я чуть приподнял с подушки голову, посмотрел ей вслед. Обидел в мыслях своих девочку… Будто бы и не я это был. Мне-то что до ее красоты? Если не жениться, так нужно видеть в любом человеке именно человека. Да и если жениться, так не с сантиметровой же лентой выбирать, а по душе. Кстати, это пожелание от всех мужиков ко всем девушкам. Впрочем, подобного опыта — выбора жены — я не имел.
— Доктор, какой год? — сухо спросил я, присаживаясь.
— Э, нет, голубчик, Алексей Петрович, лежать вам еще, два дня непозволительно вставать, — не грубо, но настойчиво доктор подталкивал меня снова лечь. — А год? Сами прознать должны. Сие забытие сугубо временное. Подсказок быть не должно. Узнаете, так и все остальное вспомните. Так бывает, когда опосля травмы али болезни, сперва и забытие. Голову напрячь нужно.
Чехов… Вот ей-богу он! Очень похож. Бородка, пенсне. Хотя нет, одет иначе, в какой-то мундир темного цвета, не вызывающий ассоциации с армией. А мне на память приходят фото Антона Павловича Чехова в гражданской одежде.
— Так-с… Но вы что, ничего вовсе не помните? — спросил доктор, с прищуром смотря на меня, как будто я обязательно лгу. — Имя должны помнить. Имя — это главное!
— Нет, доктор. Будто мир познаю заново, не заставляйте меня снова повторять вопрос, — с некоторым нажимом сказал я.
Сапожков, как его называла Настасья, медлил с ответом. Я уже был готов был использовать тон потребовательнее, если не грубее, но доктор, что-то для себя решив, соизволил ответить.
— Так Крещение только позавчера-с было, стало быть, нынче восьмое января, — доктор замолчал, изучая мою реакцию.
И она последовала.
— Год скажи! — раздраженно бросил я и закашлялся.
— А вот грубить, Алексей Петрович, не следует. Или вам припомнить неоплату последнего моего визита? Вы уже мне четыре рубля как должны. А я вновь тут вас лечу. Если хотите знать… — осмелел доктор
Гляди-ка, а при Настасье-то рот на амбарном замке держал.
Может, зря ушла? Нет… Не зря.