— Я не желаю, чтобы моей жизнью распоряжались другие люди! Я человек, а не вещь. Я хотела, чтобы меня ценили, чтобы уважали мое мнение. Я мечтала учиться! Я хочу распоряжаться своей жизнью! Я представить не могла, что меня можно продать… — выговариваю свои «я». Караев не перебивает, даже внимательно слушает, но я не вижу интереса в его взгляде. Он словно делает мне одолжение. — Мне продолжать? — спрашиваю с вызовом, дернув подбородком.
— Продолжай, — губы трогает злая усмешка. Прежде чем я успеваю продолжить, он добавляет: — Проблема многих женщин в том, что они очень многого хотят, но сами кроме секса ничего не могут дать.
Я теряю дар речи, мне нечего ему ответить. Во взаимоотношениях мужчины и женщины я мало разбираюсь, но мне кажется, женщина создает для мужчины уют в доме, заботится о нем и детях, которых рожает в муках. А ещё большинство женщин ходят на работу и зарабатывают деньги. К чему эти упреки? Он не понимает, в какой семье я росла? У меня было право выбора? В моей семье признавался только мужской авторитет, волю мужчины нельзя оспорить. Женщина может командовать на кухне и заведовать уборкой.
Не дождавшись от меня ответа, Караев продолжил:
— Тебя ещё рано считать женщиной, — скептическим взглядом проходится по мне, чем рождает чувство смущения. Я и так не красавица, а тут ещё непричесанная, без макияжа — лицо наверняка бледное, вещи мятые, как достала из рюкзака, так сразу надела.
— Я не вернусь домой, — спеша сменить тему, упрямо заявляю.
— Не вернешься, — ухмыльнувшись. — Ты поедешь со мной, — от его тона по коже бегут ледяные колючие мурашки.
— Нет, — мотнув головой, отступаю к двери.
— Тебе понравилось здесь? — обведя взглядом кабинет.
— Здесь лучше, чем там, куда ты собираешься меня отвезти, — с вызовом. Когда долго живешь в страхе, наступает момент полного опустошения, становится все равно, что с тобой сделают. Видимо, этот самый момент настал, раз я так смело бросаю Караеву вызов.
— Ты ещё не была там, куда тебе предстоит переехать, — делает два шага на меня.
— Мне и не нужно там быть, — он вытягивает из пространства все тепло, становится холодно и зябко, он выжигает весь воздух, становится нечем дышать. Отступаю ещё на шаг, упираюсь лопатками в дверь.
— А придется, — Караев не угрожает, говорит ровным тоном, но у меня все равно возникает чувство безнадежности.
— Насильно увезешь? — пытаюсь сказать с насмешкой, но голосу не хватает силы.
— Я могу одним звонком закрыть центр, — делает ещё один или два шага ко мне, упирается рукой в косяк двери.
— Отойди! — на выдохе, но он игнорирует мою просьбу.
— Тогда не только тебе придется отсюда съехать, все эти женщины откажутся на улице, — держит мой взгляд, затягивает в темный холодный омут своих глаз. — Скоро зима, а у них маленькие дети, — загоняет меня умело в угол.
Он не посмеет! У него не хватить влияния!
А если посмеет?...
Почему я должна жертвовать собой?! Ради семьи.… ради этих женщин….
Мне становится стыдно за свое малодушие. Эти девушки не виноваты в моих несчастьях. У них дети, которые тоже могут остаться на улице или попасть в детский дом, а здесь у них есть шанс на семью, пусть и неполную. Я ведь точно не останусь на улице. Караев собирается отвезти меня куда-то….
— Если есть вещи, которыми ты дорожишь, можешь сходить забрать, — убирает руку и отступает на шаг. — Я подожду в машине, — совсем не благородство им двигает, он знает, что мне отсюда бежать некуда, по периметру расставил своих людей.
— Ты куда? — удивляется вернувшаяся с завтрака соседка. Свои немногочисленные пожитки я сложила на постель и теперь укладываю их в рюкзак.
— Работу искать, — язык не поворачивается рассказать, что тот красавчик, по которому они вздыхали, приехал забрать сбежавшую наложницу.
— Тамара дала тебе список вакансий? — удивляется Ева. — Можешь не ходить, там нет ничего нормального, — с пренебрежением. — Девочки жаловались, что им предлагают самые отстойные работы, на которые никто не соглашается. Тамара вообще какая-то дерганая, накричала на нас в столовой, разогнала всех по комнатам, — неуважительно говорит про директора центра. Я давно заметила, что не все люди умеют быть благодарными.
А Тамара дерганая, наверное, потому что ее мучает совесть. По крайней мере, мне хочется в это верить.
— Видимо, проверка приезжала… или это личное? — рассуждает вслух Ева.
— Ну, пока, — прощаясь, закидываю рюкзак на плечо. — Желаю тебе родить здорового малыша и встретить хорошего парня, который станет отличным мужем и замечательным отцом твоему малышу, — слишком эмоционально, а все потому, что меня трясет, впереди ждет незавидная участь рабыни.
— Ты словно прощаешься, вечером ведь увидимся, — хмурится девушка.
Не увидимся.…