— Вы что, росли вместе, как мы с Максом? — перебивает меня Иванка.
— Эээ… Не совсем.
Алёхин, ехидным голосом:
— Видишь ли, детка, когда я играл в приставку, тетя Ирина была уже г-м старе…взрослая. И вовсю…
— Училась в университете! — говорю звонко. — А дядя Серёжа целыми днями играл! Он обожал это занятие. Правда потом он полюбил совсем другие вещи… — тяну многозначительно, не удержавшись от язвы.
— Какие? — наивно интересуется Иванка.
Серёжа смотрит на меня, выразительно изогнув брови. Мол, ну и что ты на это ответишь?
— Всякие! — отвечаю бодро. — Например, баб, — Серёжины глаза окруляются, становясь размером с монету. — Снежных, — добавляю ехидно.
— Снежных баб?
— Ага. Почему бы нам не слепить одну? Снега навалило — тьма тьмущая. Дядя Серёжа нам поможет, правда? Ведь он настоящий спец в этих делах, — хлопаю ресницами, напустив на себя ангельский вид.
Часом позже я стою посреди двора Литвиновых, скептически оглядывая полученный результат.
— Н-даа…
Возможно, я слегка переоценила способности дяди Серёжи.
Слепленный нами снеговик похож скорее на жертву аварии.
— Просто нужно добавить акусуары, — важно изрекает Иванка.
— Кого? — теряюсь.
— Акусуары. Мама всегда так говорит.
— Аксессуары, — шепчет мне на ухо Алёхин. Вздрагиваю. Когда он успел подобраться так близко?
— Что добавим?
Иванка задумывается ненадолго.
— Если это девочка, у неё должен быть макияж.
— Точно! — радуюсь, как ребёнок. — У меня в сумке есть специальные фломастеры! Я брала, чтобы раскрашивать пряники. Принесёшь?
— Ага. А ещё ей нужна юбка.
— Юбка? — слегка теряюсь. — Юбки у меня с собой нет.
— Можно просто повязать ей платок. Я знаю, где у мамы лежит, — встревает Макс.
— Супер! — потираю руки в предвкушении. — Тогда бегом. За акусуарами. Одна нога здесь, другая — там! — командую.
Дети срываются с места наперегонки.
Я зачерпываю снег в ладони. Надо бы сделать бок поровнее. У Алёхина с глазомером явно неладно. Неверяще вглядываюсь в снежный шар.
Он что… слепил ей ягодицы!? В полном шоке пялюсь на зад снежной бабы а-ля «Ким Кардашьян в лучшие годы». Открываю было рот, чтобы высказать этому знатоку женской анатомии всё, что я о нём думаю, как вдруг… в меня что-то влетает. Поначалу не разобравшись, что это, оборачиваюсь, и тут же получаю снежком в лицо!
Алёхин лыбится во все тридцать два, глядя на меня. В руке у него очередной «снаряд». Ах ты!…